Письма внуку. Книга 1: Сокровенное (Гребенников) - страница 50
Помню еще, как взрывали один из храмов в городе. Момент взрыва мы знали заранее, наверное, о том было всем-всем оповещено, и мы, пацаны, залезли для наблюдений на крышу сарая. Сначала из окон храма толчком вырвался дым; массивное здание начало медленно оседать, становясь шире и ниже; большое облако дыма или пыли, как распухающий шар, скрыло в последние секунды всю эту картину, а когда оно стало прозрачным (лишь в эту секунду до нас долетел громоподобный гул), никакого храма там уже не было.
Рассказывали, что на площадь перед взрывом вынесли всю церковную утварь, сложили в высокую кучу, облили керосином и подожгли, предварительно отогнав сочувствующих и любопытных за канат ограды, установленной вокруг кострища. Лично я этого сам не видел — наблюдал лишь взрыв здания с черепичной крыши нашего сарая.
Кроме православных церквей с луковицей купола над главным зданием и высокой колокольней рядом, в городе было немало и всяких иных: армянская, греческая, немецкая (называлась она кирхой и имела непривычно готический облик), и, конечно же, еврейская синагога. Она стояла на том месте, где нынче рыбный супермагазин "Океан" (выстроенный, кстати, финской фирмой), и была очень красивой, отороченной по фасаду кружевными каменными фестонами; вот она, на рисунке, сделанном по памяти; может удастся тебе когда-нибудь сравнить его с сохранившейся у кого-нибудь старой фотографией и внести в изображение коррективы.
Симферопольские храмы тех лет, как я их помню:
Православный собор — взорван. Татарская мечеть — разрушена. Синагога — разрушена. Немецкая кирха — в 80-х годах низ был цел.
Перед тем, как ее взорвать, помещение освободили от содержимого, и наш квартирант — архитектор Александр Дмитриевич Малахов (отец моего дружка по двору Шурика Малахова; бывая у них, я восхищался академическими рисунками его отца с гипсовых античных голов и масок) — принес из синагоги нам в подарок кожаную непонятную штуковину: черный, плотно сшитый из кожи кубик, прикрепленный к кожаной многослойной площадке, замусоленной до лоска с широкой стороны; к предмету этому был прикреплен длинный тоже очень измызганный, ремешок. Судя по всему, эта штука как-то привязывалась к телу. Прикладывая ее к голове и закрепив ремнем, мы с братом Толей явно чувствовали какое-то приятное опьяняющее "обалдение". Не долго думая, вспороли ножиком этот странный футляр, и вместо чего-то электрического или магнитного обнаружили там… четыре рулончика из отбеленной мягкой тонкой кожи. Развернув их, мы увидели, что на этих белых длинных полосках пергамента написаны в две-три строчки какие-то изречения красивым древнееврейским шрифтом — надписи были сделаны справа налево (судя по оставшимся слева полям), очень черными чернилами или тушью.