Где ее настоящая жизнь? Настоящая радость, счастье, на худой конец, боль? Кроме опустошения не ощущается ничего. Нет солнечного света, есть свет луны, отраженный от солнца и тускло льющийся графоманам-полуночникам. Ведь мы все графоманы жизни. Мы сочиняем ее, неумело и коряво, пользуясь приблизительными, неточными рифмами, грешим размером…
Интересно, многие ли думают так же, как она? А в древности люди тоже пытались выйти из ловушки социума? Например, в Древнем Риме или в Японии? Наверняка кто-то тоже мучается, пытается выбраться из этого капкана, а потом, скажем, уходит в монастырь, пишет книжки и понимает, что он так и остался опутан сетями человеческих уловок?
Вот она решила создать себе идеальный образ, потому что подсознание давно его жаждало. Появился Фархад – и реальный человек обрел идеальные черты, приукрашенные исходящим из него тестостероном. Это своего рода те же девиации поведения – вообразить принца на белом коне, чтобы «упасть в любовь» с достоинством (не абы кого выбрала, а знойного перса, покорителя женских сердец). Да, Лалочка, ничем ты не отличаешься от юных безмозглых девиц-фанаток, бегающих за популярными актерами. Проще надо ко всему относиться, проще. Расслабиться. Не воспринимать оскорбления отца, жалобы сиделки, забыть о гребаной романтике и научиться радоваться простым вещам – солнцу, небу, вкусу хорошего чая…
В кармане завибрировал телефон. Поднося к уху трубку и мельком взглянув на дисплей, Лала, только начав говорить, сообразила, что звонит Фархад.
– Слушаю, – сухо произнесла она.
– Лала, это Фархад. Нам надо встретиться.
– Я сейчас не могу. Много дел. – Внутри у Лалы все сжалось, во рту появился кислый привкус.
– Это очень важно. Пожалуйста, – голос Фархада звучал так умоляюще, словно встреча была делом жизни и смерти.
– Зачем?
– Я бы хотел не по телефону. Прошу тебя.
– У меня совершенно нет сил. Давай как-нибудь в другой раз.
– Лала, каждый человек имеет право на ошибку и право на объяснение. В жизни все не так, как иногда кажется.
– Понимаю. Не спорю. Но я просто не хочу. И тоже имею на это право. В конце концов, у меня может не быть настроения слушать тебя.
– Давай я приеду к тебе. Мы можем просто посидеть в машине поговорить, и я уйду.
– Ты настойчив.
– Я чувствую необходимость объясниться. Пожалуйста.
– Хорошо. Буду дома через полчаса.
Лала повесила трубку. Зачем она согласилась? Что это изменит? После этого суматошного дня она даже не в силах противостоять его напору. Ей все равно. Впрочем, может, всё к лучшему. В последние несколько дней Лала упрямо ездила на метро, хотя до этого в подземку не спускалась несколько лет. Теперь же ей интересно было наблюдать за человеческим муравейником, коллективно выполняющим различные действия: переход дороги на красный/зеленый сигнал светофора, прикуривание сигареты на выходе из метро, огибание лоскутообразных пугал-бомжей по заданной траектории и прочее, прочее, прочее. От Боткинской больницы до «Беговой» пешком минут семь, там две остановки до «Баррикадной», наверх по эскалатору мимо едущих вниз безликих манекенов, обогнуть зоопарк и пешком до дома, находящегося недалеко от здания районного Пресненского суда. Весьма символично, что зоопарк и суд находятся в непосредственной близости друг от друга. Что в одном месте, что в другом – те же животные инстинкты, непреложный закон выживания сильнейшей и хитрейшей из особей.