Встал несколько удрученный странным сном, совершил омовение и стал собирать вещи. Заснуть больше не смог. Лишь пройдя таможенный контроль и получив обратно свой паспорт[14], Фархад окончательно расслабился и спокойно проспал весь полет.
На кладбище гулял ветер. Евлалии казалось, что пустынное поле с неловкими покосившимися крестами и памятниками – воистину олицетворение смерти и бессмысленности всего происходящего на земле. Вот он, белый свет, укутанный в морозный саван и украшенный ожерельями из черных веток сиротливого кустарника. Вот его пьяные служители-жрецы с изгвазданными в земле лопатами, требующие плату за окончание погребальных работ – хароны-мздоимцы, равнодушные, отрешенные, полуживые-полумифические существа с мозолистыми ладонями.
Евлалия думала о вытянувшемся в гробу отце, обряженном в старый костюм и покоившемся с таким серьезным выражением лица, словно он собирался в самое важное для него путешествие. Впрочем, на этот раз так и было. Оторвавшийся тромб прервал его жизненный путь, освободив Лалу от дальнейших мучений. Она хотела заплакать, но не могла. В ней не было ни радости, ни печали, только осознание очередного финала. Она равнодушно думала, что так лучше, иначе ей пришлось бы нанимать сиделку, постоянно заезжать к отцу и выслушивать потоки брани. И с каждым днем, с каждым часом ее ненависть бы все росла и росла, расширяясь и затрагивая других людей. В голове Лалы крутились вдруг всплывшие в памяти строки из чьего-то стихотворения: «Встречаю вечер ноябрьским снегом в лицо, прошу этой встречи и чтобы меня замело…».
Рядом с ней неловко переминался Федя, случайно (ой ли?) вернувшийся из Дели и по-рыцарски бросившийся помогать Лале с похоронами. Чуть поодаль застыла статуей Елена Капитоновна, имеющая свои понятия о приличиях и решившая отдать последнюю дань родственнику невестки. Тут же маячила соседка Валька, мучительно размышлявшая о завещании Алешеньки, как она называла отца Евлалии. Осторожные ее расспросы вызывали у Лалы жесткую ухмылку. Не то чтобы ей так уж нужно было родовое гнездо, но терять его она не собиралась. Тем более отдавать Вальке, не соизволившей ни разу проведать отца в больнице. Обряженная в китайский пуховик Валя по-шамански перетаптывалась на серовато-грязном снегу. От нее заметно попахивало алкоголем, что было вполне присуще ей. Больше на похороны никто не пришел. Фархад улетел в Мекку, Марта незадолго до печального события взяла отпуск и уехала в Индию, практически без объяснения причин. Они только немного поговорили перед ее отъездом, за несколько дней до смерти Лалиного отца. Произошла этакая рокировка Марты с Федей, в очередной раз поставив Евлалию перед фактом странных совпадений. Она не раз задумывалась над тем, кто же ведет с ней игру в шахматной партии жизни, и ответа не находила.