Он взял ее руку в свою, горячую, и пожал худыми, как у скелета, пальцами. Это стоило Фимке таких усилий, что он закрыл глаза и долго молчал, будто прислушивался к шороху падающих с потолка песчинок.
— Галина Павловна, — начал он еле слышно, не открывая глаз и почти не шевеля губами. — Вы бываете в городе… Сходите на Красный… к Лене.
— Ее можно привлечь к нашему делу? — спросила Марцишек только для того, чтобы не молчать, чтобы сказать хоть что-нибудь.
Он отрицательно покачал головой:
— Нет… Очень слабенькая и… непрактичная…
И снова умолк.
Марцишек поправила подушку, погладила его слипшиеся белые волосы.
— Скажите: я жив, — собравшись с силами, снова прошептал Фимка. — Скажите: мне хорошо… Я скоро… очень скоро… помогу ей…
К утру Фимка умер.
Его похоронили в дальней глухой выработке. Рядом с Иваном Ивановичем и другими павшими катакомбистами.
А Галина Марцишек только через десять дней смогла выбраться в город.
Шел дождь. Снег размыло. На тысячи голосов завывал ветер. Даже прожектора не могли пробиться сквозь темень ночной степи. А она шла одна, пахотой, то увязая в цепком, как магнит, черноземе, то проваливаясь по пояс в лужи, забитые талым снегом… На рассвете добралась до окраины города, тщательно вымыла в луже ботинки, чтобы скрыть, что пришла издалека.
Промокла насквозь. Тело ломило от холода. Согреться бы, капельку отдохнуть. Разве зайти сразу на Красный, к Фимкиной сестре? Все равно, пока не откроются учреждения и магазины, с подпольщиками не встретишься. И на явку в городском саду еще рано. А на Красном можно хоть немножко отогреться, переодеть чулки… Если бы стакан кипятку с морковной заваркой — и совсем хорошо!
Но на Красном и дверь-то приоткрыли всего на ширину цепочки.
— Ленка? Дома не ночевала твоя Ленка, — сердито пробубнил старушечий голос из-за двери.
— Где же ее искать?
— Откудова мне знать. Теперь никто никому ничего не сказывает. Может, в «Южной ночи» знают. Она там днюет и ночует…
— Это в ресторане, что ли?
Старуха молча захлопнула дверь, щелкнула задвижкой.
Марцишек осмотрела себя, вздохнула: в таком виде в ресторан не пойдешь. Только беду на себя накличешь.
…Два битых часа промерзла Галина Марцишек в Городском саду, но на условленное место так никто и не явился… Конспиративная квартира на Пишоновской провалена. Об этом предупреждал сигнал: мазок кузбасслаком на сером фонарном столбе, что у самого подъезда… Прошла мимо Археологического музея. Месяц назад здесь работала разведчица Мария. Теперь окна и двери музея были наглухо заколочены необрезанными досками. У входа валялись обломки скульптур, разбитые и растоптанные черепки, сломанные ящики, мусор, остатки упаковочных материалов. Очевидно, все музейные ценности вывезены. Мария жила в том же доме, что и Марцишек, на Короленко. Идти туда нельзя: кто-нибудь из соседей может узнать в убогой нищенке жену судового механика, библиотекаршу Галину Павловну и донести в полицию. Послать бы за Марией. Но кого? Она шла по улице, незаметно оглядывала прохожих — одни казались друзьями, другие — врагами, а знакомых не было. Да и не всякому знакомому признаешься…