Марцишек и не заметила, как оказалась на Греческой площади, у одноэтажного дома, в котором жила ее давнишняя знакомая по библиотечным курсам Ляля Кица. Зайти, что ли, к ней?..
Правда, Ляля — девка-ветер, любит, чтобы дым коромыслом! Говорят, в какой-то развеселой бодеге певичкой устроилась… Но в душе она — наш, советский человек, не побежит заявлять в полицию.
Ляля гадала на картах молоденькой голубоглазой блондинке, когда Марцишек постучалась к ней в комнату. Как держала в руках колоду, так и застыла, чуть сигарета из губ не вывалилась.
— Галка?! Откуда ты? Что за вид!
— Здравствуй, Ляля. Вот проведать тебя зашла. Слышала, ты преуспеваешь?
— Боже мой! Да с тебя течет!
Ляля бросила на стол карты, быстрым движением поправила рассыпавшиеся по плечам иссиня-черные волосы, запахнула халатик и, пыхнув сигаретой, подошла к Марцишек.
— Сними ботинки. А то ты мне весь пол замараешь.
— Я бы сняла, да чулки у меня не суше, все равно натопчу.
Ляля метнулась к шифоньеру, выдернула нижний ящик:
— На вот шлепанцы. Разуйся… Господи, да у тебя и с ватника течет.
Пока Марцишек снимала задубевшими руками платок, Ляля молча смотрела на нее, попыхивая сигаретой. Потом повернулась к блондинке, со страхом и удивлением наблюдавшей за Марцишек:
— Линда, сходи, милочка, на кухню, посмотри, не закипел ли наш чайник. Возьми в тумбочке чай, там, в жестяной коробке, завари, пожалуйста.
Блондинка молча поднялась из-за стола, взяла коробку и как-то боком, испуганно прошмыгнула мимо Марцишек в коридор.
— Вот что, голубушка, — глубоко затягиваясь сигаретой и еле сдерживая волнение, сказала Ляля, когда дверь захлопнулась и Марцишек наконец-то стянула размокшие ботинки. — Я дам тебе теплые чулки и сухое белье. Переоденься и… уходи. Уходи, куда хочешь. Я из-за тебя рисковать не собираюсь.
— Ну что ты, Ляля!
— Нет, нет, — умоляюще прижала Ляля ладони к груди. — Уходи, пожалуйста. Видела, какие приказы расклеены по городу? Мне за тебя — расстрел!
— Какой расстрел? Что ты городишь? — искренне удивилась Марцишек. — Не понимаю тебя…
— Не понимаешь?.. Прикидываешься… Дурочкой меня считаешь? Думаешь, я не догадываюсь, откуда ты явилась? Да от твоих же тряпок за версту катакомбами несет, сумасшедшая!
— Боишься? — насмешливо спросила Марцишек, вешая ватник на гвоздь в двери.
— Боюсь, — грустно созналась Ляля. — Ты меня знаешь, Галка, я не продам, в гестапо не побегу. Но рисковать… Галочка, милая, — Ляля задрожала вся, по щекам покатились слезы. — Не надо меня впутывать!.. Я не жила еще… Страшно!
— А когда наши вернутся, не страшно будет?