— Сме-ло, товарищи, в но-гу,
Духом окрепнем в борьбе…
— Прекратить! — закричал начальник конвоя, подскакивая к Яше и потрясая пистолетом перед самым его лицом.
Но Яша не видел и не слышал его. Он только видел алое облако в небе, будто распахнутое знамя. Он только слышал, как рядом подхватил песню Михаил Бунько:
— В царство свободы доро-огу…
И сзади зарокотали голоса:
— Пре-кра-тить! — надрывался начальник конвоя. — Конвой!
Конвойные сперва растерялись, потом бросились к узникам, кулаками, прикладами автоматов, черенками лопат начали избивать связанных, измученных, но страшных в непокорности, страшных в экстазе людей. Но песня, как пламя костра в сосновом бору! Подхваченное ветром, взмывает оно по хвое, по сухим веткам и смолистым сучьям вверх, и могучие кроны великанов неожиданно взрываются неукротимым лесным пожаром. Так Яшина песня, достигнув тюремных окон, вдруг вспыхнула тысячами голосов. Тюрьма рокотала. Теперь уже песню ничто не могло унять.
Не сбавляя шага, Яша оглянулся на окна тюрьмы и снова запел:
— Вышли мы все из народа,
Дети семьи трудовой…
Вдруг начальник конвоя выхватил из рук жандарма автомат и, отбежав в сторону, закричал:
— Конвой! Ин латуры! Гай репеде департе![4]
Никто, кроме румынских конвойных, не понял страшного смысла этого крика. Жандармы бросились в стороны. И тотчас ударили автоматные очереди. Одна… вторая… по идущим на казнь… Третьей очереди — по окнам тюрьмы — Яша уже не слышал.
Падая, Яша увидел, как багряное облако вспыхнуло и развернулось огромным полотнищем во все небо…
Падая, Яша слышал, как рокотало вокруг:
Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой!..
Матрена Демидовна с Ниной переехали с Нежинской на Бебеля. В многоквартирном доме и людном дворе Гордиенки затерялись. Здесь их никто не знал, а может, кто и знал, да виду не подавал, чтобы не навлечь на них беду.
Нина потеряла всякие связи с подпольщиками. Пошла было еще раз в Нерубайское к деду Кужелю, но узнала, что схватила его сигуранца через неделю после ареста Бадаева, и старый шахтер, боясь проговориться во сне о том, что знал, покончил с собой — куском стекла распорол себе живот.
Она ходила по городу, вглядывалась в лица прохожих — может, кто встретится из Яшиных знакомых. Но, странное дело, ни Яшиных, ни Лешиных друзей нигде не было, будто они ушли из города или загримировались, чтобы Нина их не узнала. И в то же время она каждый раз чувствовала их присутствие: то листовки о разгроме немцев под Сталинградом, то сводки Совинформбюро о победах Красной Армии на фронтах расклеят во дворе. Кто-то ночью вывесил плакат: