Бадаев и Яша тоже вышли на свежий воздух. После яркой лампы во дворе казалось темно, хоть глаз выколи. Отсветы недальнего боя отсюда не были видны, не слышно было и гула. Только тревожный накаленный за день ветер, напоенный запахами степного донника и морских водорослей, тихо шелестел виноградными листьями.
4. Матрос с эскадренного броненосца
На свете, под стеклом, старый-старый снимок. Его, наверное, вырезали из какого-то журнала или книги и, хотя плотная бумага малость пожелтела и выцвела от времени, снимок хорошо сохранился. Низкие борта плавучей крепости будто впаяны в стальную гладь моря. В серое небо поднимается белая мачта с артиллерийскими площадками, дальномерными рубками, сигнальными мостиками. Яков Кондратьевич закрывает глаза и видит, как огромное красное полотнище флага взмывает по тонким плетеным канатикам-фалам к самой вершине мачты — клотику. Видит жерла орудий, которые, кажется, вот-вот вздрогнут от залпа и окутают корабль клубами порохового дыма, как тогда, в январе восемнадцатого, когда команда эскадренного броненосца пришла на помощь одесским рабочим, восставшим против гайдамаков. Десять лучших лет своей молодости отдал Яков Кондратьевич этой плавучей крепости.
Рядом со снимком броненосца — фотография бравого моряка: лихо заломленная бескозырка с тисненными золотом литерами на ленте — «Синоп», белая форменка с вырезом широкого воротника, большие, горящие огнем глаза, упрямая складка губ и усы — черные, пышные, боцманские усы! Таким видели палубного матроса Якова Гордиенко в огневые годы революции: на улицах города — в боях против гайдамаков и анархистских банд, в окопах под Рыбницей — против румын, в днестровских плавнях — против немецких оккупантов.
Он бы и сейчас показал себя в ратном деле — пятьдесят три года не возраст — да вот беда, второй год прикован Яков Кондратьевич тяжким недугом к постели, отекшие ноги трудно переложить с места на место, не то что… Старость да немощь никого не красят — ни корабль, ни человека. Когда в восемнадцатом Советское правительство приказало боевым кораблям уйти к Новороссийску, чтобы не достались оккупантам, старый «Синоп» уже не в силах был выполнить этот приказ: команда ушла на Дон бить атамана Каледина, а эскадренный броненосец нашел свою последнюю стоянку на морском дне…
Далеко-далеко ушли те годы. От «Синопа» осталась только фотография на стене, от друзей-товарищей — память в сердце, от былого — рассказы Якова Кондратьевича своим сыновьям… Неужели ж теперь он, как тот «Синоп», ни к чему уже негож стал?