Никогда еще такого не было с Яшей. Никогда еще не снились ему девчонки. И он знает, что это всего лишь сон, что вокруг — мокрая площадь и холодный осенний дождь, и прибитый дождем к земле каштановый лист, как багровые кисти измученных рук, и затаившийся город. Знает, а видит лишь море да парус, да розово-белый цветок шпажника. Знает и не хочет проснуться.
— Ай-яй-яй! — озорно и щедро звенит ветер…
Холодная капля, сорвавшись с кубанки, протекает за шиворот — Яша просыпается. Даже перед самим собой ему неловко, почти стыдно за сон. Подумаешь, что он — девчонок не видал! И сразу же ругает себя: ах, турок! Слопал вчера все девчонкины припасы. Теперь, небось, сидят с Фимкой голодные. Сейчас же пойти раздобыть каких-нибудь харчей и отнести. А где ты их теперь раздобудешь? В магазинах пусто. К рынку не подступиться, на все сумасшедшие цены. Кругом — голод. Вот разве что у мамы. Конечно, у нее не бог весть какие запасы, но картошки и бураков они с Нинкой натаскали из-под Жеваховой горы в дни обороны. Если маме объяснить, что, мол, остались двое без родных, в чужом городе, с голоду, мол, пухнут… Мама, добрая, поймет. Она такая, что последним поделится. И Яша живо представил себе, как Матрена Демидовна снимет очки, близоруко прищурит большие черные глаза, сложит на груди усталые руки и укоризненно покачает головой: «Другие в дом тащут, а ты все из дому… Ну, да возьми уж, возьми котелочек картох, раз уж такая незадача… Да бурачков пяток, да морковки. Сырой морковки погрызть и то червяка заморить можно…»
Пожалуй, сегодня поездов больше не будет. А сидеть под моросью одному, может, и небезопасно, еще патруль, чего доброго, привяжется. Надо идти, рассуждает Яша. А дрема снова морит его, склеивает веки, окунает в забытье.
— Эй, чистильщик! Наведи-ка лоск, — трогает кто-то за плечо. Яша и не заметил, как подошел к нему человек, как поставил ногу на рундучок.
Раскрыл глаза. Смотрит: огромный разбитый ботинок под самым носом. Уж видывал Яша стоптанные, и рваные, и разбитые ботинки. Но такой впервой довелось — задники выкривлены, будто нарочно их на колодке корежили, от подошвы — только потертые ранты остались, да и те проволокой к носкам прикручены, чтобы ненароком не потерялись, а верх — латка на латке. Ну прямо-таки прахом рассыпается ботинок. И залеплен грязью так, что на ботинок вовсе не похож!
Яша взглянул вверх. Перед ним стоял пожилой, заросший седой щетиной человек в мокром парусиновом дождевике и синей фуражке железнодорожника. Из-под лохматых бровей пытливо смотрели карие глаза.