Низко стелется.
Только Гитлер не мычит
И не телится!
А в конце двора появляется дворник Степан. Хмурый, горбатый дворник, заросший рыжей щетиной, повязанный грязным платком вокруг шеи, с длинными, до колен, неуклюжими руками. Маленькие недовольные глаза из-под лысых бровей. Колючки, а не глаза… Он был дворником при Советах, остался и при румынах. Во дворе все его опасаются, говорят — оккупантам продался. Он всегда пугает Нину:
— У хлопцев ваших шумно вечером было в комнате. Пусть прекратят, а то в участок доложу.
Или:
— Опять до ночи в мастерской сидели. Свет жгли. В щели свет видно, маскировку нарушают.
Если кто ночью во дворе спичкой чиркнет — сразу:
— Гаси огонь! Бомбу с воздуха захотел?!
А что та спичка? Ее и на земле-то за несколько метров уже не видно.
Нина не видит горбатого Степана, поет, смеется.
А он тихий, как тень, подходит к ней почти вплотную:
— А я бы на твоем месте, девка, песен не пел.
— Почему? — смеется Нина. Она сегодня даже и нелюдимого дворника не боится.
— Вчера вечером твоих братьев сигуранца взяла.
Нина ничего не понимает. Нина смотрит на дворника. Лицо ее постепенно бледнеет, глаза становятся большими-большими.
— Как взяла?
— Так. Арестовала.
— А-а-а-а!.. Ма-ма! Ма-мочка! — Крик, как удар клинка, рассек утреннюю тишину двора.
А вчера вечером вот что было:
— Ты — человек, Петр Иванович. С тобой не пропадешь, — повторил Бадаев, обматывая ногу разорванной надвое почти новой фланелевой рубахой. И тут же подумал: собственной рубахи, вишь, не пожалел, а выполнить приказ — не выполнил. Ну, ничего — там, в катакомбах, разберемся…
В дверь постучали требовательно и грубо.
Петр Иванович встрепенулся и побледнел. Только что вернувшемуся от родных Алексею Гордиенко показалось, что Бойко ждал этого стука.
— Кто там?
— Проверка документов, откройте.
Бойко посмотрел на Бадаева. Бадаев втолкнул ногу в валенок, притопнул для верности о пол, сунул за голенище пистолет, поднялся:
— Все в порядке. Открывай.
Документы у катакомбистов, были, действительно, в порядке. И у Бадаева, и у Межигурской. Их уже проверяли в городе патрули — подозрений не вызвали. Комендантский час еще не наступал, опасаться нечего.
Вошло четыре румынских офицера. Два автоматчика встали у двери.
— Кто хозяин квартиры? — спросил по-русски капитан с оловянными, как пуговицы на его мундире, глазами.
— Я, — ответил Бойко, втягивая голову в плечи. Его била дрожь. Трясущимися руками он достал из внутреннего кармана документы. Капитан взял их, подошел поближе к лампе, долго и тщательно рассматривал паспорта Бойко и его жены. Потребовал представить лицензию на право открытия мастерской. Потом вернул все бумаги и спросил, будто между прочим: