После подачи горячих блюд таких, не притронувшихся, осталось лишь двое – худощавый пожилой итальянец и толстая, тоже немолодая, нарумяненная финка.
Выходит, итальянец… Впрочем, и финку сбрасывать со счета нельзя, с магистра станется и в женщину обрядиться. Двое – это тоже было несколько многовато, но уже вполне терпимо… Да и скорее всего, конечно, итальянец: финка может не есть оттого, что фигуру блюдет, а у этого с фигурой все в порядке.
Проверить, однако, необходимо было обоих и сделать это по-быстрому, пока они еще сидят за столами.
Нынче от того же Головчухина он получил список, в котором значилось, кто из иностранцев в каком номере поселился. Дежурные на двух этажах, где иностранцы разместились, в течение ближайших пятнадцати минут будут отсутствовать – снова Головчухина работа; как он того сумел добиться, пускай его секретом останется. Виктор Арнольдович сначала поднялся на четвертый этаж, где проживал итальянец, незамеченный, проскользнул по коридору и быстро открыл отмычкой нужную дверь.
Из паспорта, оставленного в номере, Виктор Арнольдович узнал, что данный господин, являясь гражданином Италии, носит совсем не итальянскую фамилию Рубинштейн и имя Моше. Лежавшая на столике книга Талмуда и куча религиозных журналов свидетельствовала о том, что более правоверного иудея, чем сей господин Рубинштейн, нелегко сыскать. Серебряков тщательно осмотрел все его вещи, но никакого намека на то, что постоялец как-либо причастен к Ордену, не обнаружил. Впрочем, и магистр тоже едва ли оставил бы какую-нибудь зацепку, которая дала бы понять, что это он. А вот религиозная правоверность господина Рубинштейна частично снимала с него подозрения. Виктор Арнольдович вспомнил, что там, в ресторане, на столе стояли бутылки с Можайским молоком, и итальянцы, сидевшие по обе стороны от Рубинштейна, с удовольствием это молоко пили. Какой же правоверный иудей притронется к пище, если на столе соседствует мясное и молочное?
Теперь вероятность того, что он и есть магистр, сильно уменьшилась. Что это было, хитрость магистра или изъян в столь тщательно вроде бы продуманной им, Серебряковым, цепи? Если бы не ваши религиозные пристрастия, господин Рубинштейн, то лежать бы вам через некоторое время на московском асфальте. А теперь…
Впрочем, есть еще финка…
Спустя пару минут Виктор Арнольдович был в ее номере. Тут густо пахло дамской парфюмерией, в шкафу висели дамские платья и на полках лежали многочисленные лифчики. Обложки всех журналов, какие он увидел, были украшены фотографиями кур. Что ж, делегация из Финляндии как раз и прибыла на конференцию по куроводству.