Но с тех пор как Кэтлин стала жить с бабушкой, она не играла в куклы. У нее не было на них времени, поэтому она и не научилась уходить в мир мечты, где все было именно так, как ей бы хотелось. Глядя в широкие, светлые окна, она твердо знала, что даже у океана есть предел, что свободная стихия не безбрежна. И что Эм Джи изо всех сил пытается избежать неизбежного.
Весь следующий день она вела себя как ни в чем не бывало. Они вместе ели, болтали, поддразнивали друг друга, и она не лезла к нему в душу. Оба старались не повторить вчерашней ошибки. Эм Джи — потому что больше не хотел терять сознание, а Кэтлин — потому что не могла позволить себе даже вспомнить о том упоительном поцелуе.
Они разговаривали, читали, просто сидели молча или делали один-два круга по гостиной, чтобы Тобин мог размять ноги. А сразу после захода солнца легли спать и провели ночь, глядя в потолок и напряженно вслушиваясь в тишину.
— Так вот каково здесь, на воле…
Кэтлин, пристроившаяся на краю террасы, как морская птица перед дальним перелетом, быстро обернулась. И Эм Джи, прекрасно понимая, чем ему это грозит, все-таки не мог отвести от нее глаз.
Два дня он боролся с собой и соблюдал дистанцию. Ради спокойствия, легкости и непринужденности. Силы начали возвращаться к нему. Сначала очень медленно, потом все быстрее и быстрее, и наконец сегодня это стало видно невооруженным глазом. Постепенно оживали руки, ноги, и душа, и ум. Теперь его не пронзала боль при каждом неосторожном движении, а аппетит вырос так, что ради спокойствия Кэтлин уже не приходилось притворяться, будто он обожает бифштексы.
Вплоть до этого мгновения Эм Джи пытался побороть влечение. Он безжалостно подавлял малейшие признаки возбуждения при виде девушки, проходящей мимо в огромных не по росту джинсах, при прикосновении ее рук, меняющих бинты. Однажды он проснулся и увидел ее спящей. Кэтлин свернулась калачиком в большом кресле с высокой спинкой, поджав под себя ноги. Ее пучок готов был вот-вот развалиться.
Оставалось вытащить одну-две шпильки…
Он и не мечтал о том, чтобы распустить ее волосы, почувствовать в руках их мягкую тяжесть, пропустить сквозь пальцы, как золото, зарыться в них лицом.
А сейчас не надо было и мечтать. Вот они перед ним — освобожденные, струящиеся по спине. Слепящие, как солнце в полдень, развевающиеся на ветру, словно стремящиеся улететь. Притягивающие. Искушающие. Эм Джи справился с головокружением и медленно пересек террасу.
— Вы же без рубашки, — мягко заметила Кэтлин.
Она спрятала руки в карманы пушистого купального халата, позаимствованного у хозяев. Полчаса назад Эм Джи прислушивался к звуку льющейся воды, как голодный прислушивается к шипению и шкворчанию жарящегося на вертеле мяса. И старался не думать о девушке, стоящей под душем, о том, как вода стекает с ее тела медленными чувственными струями. Голова закинута, шея и грудь покрыты жемчужными каплями… Он очень старался.