— Я всегда был сорвиголовой, — продолжал Тобин, полностью уйдя в себя. Глаза его потускнели, голос звучал безжизненно. — Горячим, нетерпеливым и упрямым. Мне взбрело в голову бросить учебу и пойти в армию. Так я и сделал. Когда я вернулся с флота, меня потянуло на службу в полицию. Хотелось кое-чему научиться. Да и по душе была мне такая работа. Погони, схватки. Одним словом, опасность. Прошло какое-то время, и Мария с Люси отошли для меня на второй план. Мне слишком нравилось выделять адреналин.
Какие-то зловещие и очень знакомые воспоминания зашевелились у Кэтлин в груди. Она уже знала подобную историю. Старая песня на новый лад.
Наконец Эм Джи подошел к концу своего повествования, к тому, что мучило его долгие годы. И девушка поняла, какой пустыней стала его душа.
— Мария пыталась уйти от меня. Говорила, что я убиваю себя и она не может этого выдержать. — Он крепко стиснул веки и с силой сжал Кэтлин руку. — В то время я раскрыл одну очень опасную шайку колумбийцев, и они поклялись отомстить. Их угрозы не очень заботили меня. Я чувствовал себя бессмертным. По правде говоря, на одной из встреч я швырнул им это в лицо. Но они придумали кое-что получше. Я сам посадил Люси в эту машину. Помахал им обеим рукой, потому что надеялся, что Мария съездит к матери и, как обычно, вернется. Не насовсем… не насовсем… — Он отвернулся и шепотом закончил: — Когда Мария включила зажигание, машина взорвалась.
Кэтлин судорожно пыталась проглотить шершавый комок, застрявший в горле. Никакими словами нельзя было помочь этому горю. Никаким сочувствием, никакой поддержкой, никаким утешением. Она снова упустила свой шанс. Эм Джи сам вынес себе беспощадный приговор, не подлежащий обжалованию.
— Я убил их, — просто и безнадежно сказал он. — Но у меня не хватило решимости рассказать тебе об этом, потому что я надеялся, что на сей раз все сложится по-другому. Но ничего не вышло. Я не хочу причинять тебе боль. Это больше не повторится. — Он высвободил руку и резко поднялся. Подошел к окну и выглянул на улицу, ничего не видя перед собой. — Иди домой, Кэтлин. Тут для тебя ничего нет.
Кэтлин не могла говорить. На всем свете не существовало таких слов, которыми можно было уменьшить скорбь и самоосуждение, звучавшие в голосе Эм Джи. Она не могла ни поддержать, ни успокоить его. С тех пор как у него на глазах погибла его семья, это никому не было под силу. Да словами тут и не поможешь. Она страдала из-за того душевно ранимого молодого человека, который не ценил своих сокровищ и в одночасье лишился их. И из-за него теперешнего, который даже много лет спустя расплачивался за это самой страшной на свете ценой.