Впервые за все годы работы в Агентстве по борьбе с наркотиками Тобин задумался над вопросом «а стоит ли?». Более неудачное время для таких размышлений было трудно придумать.
Они петляли по каким-то закоулкам, где небоскребы то и дело заслоняли от них восходящее солнце, а уличное движение замирало у каждого перекрестка. Над их головами проплыл вагончик канатной дороги с парой японцев, любовавшихся раскинувшейся перед ними Калифорнией. В воздухе запахло свежим хлебом и чесноком. Они въехали в украшенные резными драконами ворота Чайна-тауна. Эм Джи не обратил на это никакого внимания. Он Думал о близкой разлуке.
Чайна-таун. У Кэтлин сразу забурчало в животе. Запахи сои, имбиря и прочих экзотических пряностей подействовали на ее слюнные железы, как сигнал боевой тревоги. Ими были пропитаны все близлежащие переулки. Неожиданно Эм Джи свернул в самую гущу неоновых реклам и домиков с островерхими крышами, откуда доносилось печальное позвякивание колокольчиков и аромат съестного.
— Ленч? — с надеждой спросила девушка, глядя на прилавки, заваленные фруктами и овощами.
Рыбный ряд искрился от серебристой чешуи, в витринах лавок красовались подвешенные за ноги утиные тушки. Женщина с живым цыпленком под мышкой ожидала автобуса.
Эм Джи хмыкнул и покачал головой.
— Вы опять за свое? Кэтлин сморщила нос.
— Если вы меня похитили, это еще не значит, что заложников можно морить голодом.
— Вы сможете позавтракать после моего отъезда. Тут недалеко есть одно вполне подходящее для этого местечко. Как раз за углом.
Она чуть не застонала, прикинув, что в таком случае ей придется оплатить счет в сорок с лишним долларов. Нет уж, придется отказаться от удовольствия побаловать себя деликатесами по доллару за штуку. День начинался совсем не весело.
Впрочем, лучше думать о еде, чем о том, что произойдет, когда Эм Джи расстанется с ней. О том, с чем предстоит столкнуться им обоим. Она будет воображать Бог знает что, бессильная помочь ему, бессильная спасти от преследователей. От себя самого…
Она не солгала. Эм Джи действительно очень напоминал ей отца. Тот же дикий блеск безрассудства в глазах, тот же избыток адреналина в крови, заставляющий других терять голову. То же роковое, гипнотическое очарование, не оставляющее знающих их равнодушными. В то утро, когда хоронили отца, огромная церковь была заполнена людьми. Их горе было неподдельным. Но только семилетний ребенок и шестидесятилетняя женщина были полны гневом.
Правда, они никогда не признались бы в этом. Ни друг другу. Ни себе самим.
Но с тех пор гнев не оставлял их ни на минуту.