Вместо того чтобы устыдиться, он усмехнулся.
– А вы, миледи, скромны до невозможности.
– Благодарю вас.
– Я не собирался делать вам комплимент.
– Любое критическое замечание с вашей стороны, мистер Бронсон, я, по-видимому, буду расценивать как комплимент.
Закери снова засмеялся, как делал это всякий раз, когда она пыталась преподать ему хотя бы толику морали. Его интересовали только внешние признаки джентльменского поведения. В остальное время он охотно сбрасывал бы эту маску. Но как Холли ни пыталась, относиться к нему с неприязнью она не могла.
Дни, проведенные Холли в доме Бронсона, превратились в недели, и она успела рассмотреть в своем работодателе множество новых качеств, в том числе достойных восхищения. Он честно признавал свои пороки и абсолютно не стеснялся своего происхождения и недостатка образования. Он обладал удивительной скромностью, постоянно преуменьшая свой необычайный врожденный ум и значительность своих достижений. Он часто пользовался озорным обаянием, чтобы заставить ее смеяться против собственной воли. Похоже, он с удовольствием сердил ее, а когда она доходила до точки кипения, умудрялся рассмешить.
Они часто проводили время вместе, иногда втроем – с Розой, игравшей у их ног, пока они беседовали. Иногда они разговаривали наедине, если поздний час вынуждал Элизабет и ее матушку удалиться в свои опочивальни. В камине тлели угли, Бронсон угощал Холли редкими винами и потчевал шокирующими, но увлекательными рассказами из своей жизни. В свою очередь, он упорно просил и ее рассказывать о своем детстве. Холли никак не могла взять в толк, почему его интересуют прозаические подробности ее прошлой жизни, но он настаивал, пока она не принималась рассказывать о всяких смешных случаях. Вроде того, как противная кузина как-то раз привязала ее длинные волосы к спинке стула, или о том, как она, Холли, нарочно сбросила мокрую губку с балкона на голову лакею. А иногда он расспрашивал о Джордже. Об их супружеской жизни… даже интересовался, каково ей было рожать.
– Вы же знаете, что я не могу обсуждать с вами подобные вещи, – возразила Холли.
– Почему же? – В настороженных черных глазах отразились языки пламени в камине. Они сидели в гостиной, уютной, похожей на шкатулку для драгоценностей комнате, обитой роскошным бархатом оливкового цвета. Внешний мир казался далеким и нереальным. Холли понимала, что это нехорошо – оставаться вдвоем с ним в такой интимной атмосфере. Слишком близко… слишком уединенно. И тем не менее она не могла заставить себя уйти. Видимо, была в ее натуре какая-то безнравственность, которая велела ей оставаться здесь вопреки впитанной с молоком матери благопристойности.