– Эд, тут крошить надо парафиновые свечи, а не гемморойные, так что успокойся, – осадил его Вова Степной.
– Как парафиновые? – испугался Эдик. – А я какие крошил?
Ротный сидел в канцелярии и меланхолично орал в телефон что-то обидно-ласкательное.
– Так-так, вижу два кислых друга приперлись, – приветствовал он нас.
– Товарищ майор… – дружно заорали мы с Вовой.
– Так, сейчас одеваетесь в парадку, берете с собой подменку и еще одного человека и убываете в гарнизонный Дом офицеров на помощь. У них там что-то сугубо генеральное: то ли рабочих не хватает, то ли территорию убрать надо. Держи увольняшку, – кинул он мне бланк с печатью, – сам впишешь остальных и распишешься за меня!
– Товарищ майор, да я же не умею, – заныл я.
– Ой, не пи… (обманывай), – оборвал меня ротный. – Кстати, на КПП училища вас машина ждет с представителями, так что быстрее, мои юные Суворовы и Барклаи де Голли.
– Нет худа без бобра, – возвестил я, выходя из канцелярии. – Вова, кого с собой возьмем?
– А вы куда, пацаны? – тут же подкатился Ворошилов.
– На колбасный завод, колбасу спиртом протирать, – ответил Степной и плотоядно потер живот.
– Меня возьмите, – начал приставать Эдик.
– Ну, не знаем, дело ответственное, требующее высокой квалификации и ответственности…
– Пацаны, вы же в Дом офицеров идете, я же все слышал, а там зеркала в умывальнике, говорят, прям как у нас, ну, возьмите меня, а? – канючил Ворошилов.
Зеркала для Эдика в последнее время были наиболее душещипательной темой. Он задолжал ротному старшине одно зеркало, что в преддверии зимнего отпуска грозило обоснованными задержками.
В тот неудачный для себя вечер Эдик, довольно поздно, уже после отбоя, опоясав свои чресла полотенцем и не чуя приближавшейся катастрофы, мирно выдвинулся в умывальник. Наш взводный «растаман» Гена Рыжков, опечаленный отсутствием «веселой травы», сидя на подоконнике в умывальнике, тихо дневалил и рассматривал папиросу «Беломор». Забить ее было абсолютно нечем, и Гена решил просто покурить табака. Прикурив, он блаженно затянулся и выпустил дым колечками в форточку.
Увидев вошедшего Ворошилова, Гена по привычке начал прятать в кулаке папироску и делать отстраненный вид: «Я тут плюшками балуюсь». Поведение Рыжкова весьма заинтересовало Эдика, и он, звучно принюхиваясь, стал кругами приближаться к Геннадию. Рыжкову «комедия» понравилась, и он на виду у Эдика сделал несколько специфических затяжек, картинно закашлялся и пробормотал:
– Ох, сильна вещь, чую, щас накроет.
Эдик сделал стойку и бочком приблизился к «растаману».