Больше не было тела, только замирающее в глубине мерцание плоти. И темнота, теплая и густая, чтоб невесомо плавало то, что прежде было ее телом. Так вот оно что! Так вот все из-за чего! Как же так? А я даже не знала, что такое бывает. Серое лицо Милочки, когда она прибегает за больничным после аборта. Губы злые, синие, а глядят на меня с жалостью. Значит, она знает? А может, и еще кто-то знает. Все знают, одна я…
Тела не было, был покой и отсутствие тела. Она углубленно вживалась в затихающее наслаждение. Оно кончилось покоем, и это было счастье. Анна не спеша познавала себя, пугаясь еще открыть глаза. Андрей тихо и часто дышал рядом, и рука его, лаская, медленно скользила вдоль вытянутой руки Анны.
– Анна, Анна, даже не верю, – шептал Андрей. Анна с удивлением услышала: Андрей что-то говорит, может быть, даже давно говорит. – Любимая, это ты, теперь моя…
Это были те слова, которых Анна ждала, каждое слово было угаданным и падало в приготовленную теплую ямку души. И как досадно было внезапно услышать – что это? – да, цоканье копыт по грубому каменистому булыжнику совсем рядом за окном.
«Лошадь? Какая лошадь, откуда? – не удивилась, скорее подосадовала Анна. – Лестница, ведь была же лестница, мы поднимались долго, лифт не работал, много лестниц, потом Андрей… – ее мысль споткнулась на его имени. – Он нес меня на руках, ему было тяжело, я почувствовала. А копыта цокают будто прямо тут, за окном».
Стук копыт внезапно оборвался.
– У тебя синие глаза, – сказал Андрей тихо. Он все понимал и боялся разрушить полноту близости. – Такие синие. Я сразу все понял, а ты? А когда я дал тебе кристалл, ты взяла его так неуверенно. Потом я ждал тебя у поликлиники, целых пять дней… где ты была?
– Я брала отгулы, – ее голос погасили широкие складки бархата под потолком. Откуда-то сверху посыпалось на голое тело что-то мелкое, сухое. Пыль. Анна тихо дунула. В темноте засеребрилась ее грудь, поднялось вверх щекочущее облачко. Анна несколько раз коротко вздохнула, стараясь удержаться, и вдруг тонко чихнула.
– Ты чихаешь, как щенок, – растроганно рассмеялся Андрей.
Анна уже привыкшими к темноте глазами увидела нависшие над постелью грузные полукружья бархата. Пыльная ткань высвечивалась из темноты тускло-красным, и снова уходила вверх, и там высоко сливалась с мраком. Взгляду Анны приятно было следить за сводчатыми складками балдахина, подхваченными шнурами.
Послышался скрипучий писк, словно с трудом повернулась в узком горле бутылки стеклянная пробка, и сухой, как рассыпанное зерно, топоток спичечных лап, шорох хвоста. Кто-то мелкий тонко пробежал по паркету наискосок через всю комнату.