Сумерки, как будто радуясь, растеклись по комнате.
– Она мне ларек покупает, ясно тебе? Весь мой будет!.. – Он замер, слепо глядя куда-то в бездонно открывшуюся пустоту. Он грезил наяву. Что ему мерещилось?
– Хозяином буду! – невнятно пробормотал он. – Я его в красивый цвет покрашу. Мне, может, уже сегодня «Сибирскую корону» привезут…
Но тут же, словно очнувшись, недобро блеснув глазами, резко шагнул к Анне.
– Ну, что стоишь? Чего тебе надо? Уходи!
Анна отступила в глубину соседней комнаты, в последний раз оглянулась, вдруг ощутив всей судьбой, что больше никогда не увидит Андрея. Тамара куда-то исчезла. Андрей стоял один посреди комнаты. Разболтанный мохнатый огонек, кривляясь, разом обежал всю его неподвижную фигуру. Повис на плече, затрясся и погас. Погасло все.
Послышались сильные ровные шаги.
– Ты чего бледная такая? Плохо тебе? Смотри, грохнешься, – спокойно проговорила Тамара, внося блюдо с дрожащим и играющим холодцом. Он был полит сверху чем-то живым, словно бы лягушачьей икрой. – Кривые, кривые полы. Мы с Андрюшей съезжаться будем. Андрюш, картошку чистить иди.
– Иду, иду! – с облегчением откликнулся Андрей, отступая, втянутый в глубь комнаты сильным вдохом Тамары.
– Уходишь? – равнодушно сказала Тамара. – А то смотри, оставайся. Выпьешь водочки…
Анна повернулась спиной к своей бывшей жизни, разбитой в куски, и ушла.
Анна не помнила, как вышла во двор. Девочки сбились вместе, завороженно и неподвижно. Перепутали руки, тени, оплелись змеями. Упрятанный в листве потайной фонарь светил им, и все они позеленели с одного края, как старая бронза.
Анна пересекла двор. В вечернем настое дышал целлофан над мусорными бачками. Пахнуло притихшей грибной гнилью. Черная арка ворот. Анна, не оглядываясь, вошла в ворота, и мрак, плеснув, сомкнулся за ее спиной. Какая густая, непроглядная темнота! Анна шла, раздвигая мягкий мозг ночи, его дышащие живые пласты. Идти с открытыми глазами или закрытыми, все равно. Может, я ослепла? Сколько я иду, день, ночь, всю жизнь? Отсюда, похоже, нет выхода.
Вдруг Анна ощутила на лице мелкие прикосновения белой снежной крупы. Падал сухой, чистый снег. Анна неясно разглядела: куда-то вниз, плоско и медленно провалилась нога, согнутая в колене, обтянутая серым шелком, мелькнул локоть, собрав бархатные складки. А это Лапоть! Или его призрак? Широкий ломоть улыбки, выпавшей из лица. Тряпье, разъехавшееся на вздутом животе. Проскочила пуговица, повисшая на длинной нитке.
Анна, моргая от падающего снега, всматривалась изо всех сил, но снег пошел гуще, такой же сухой, шуршащий, и уже ничего нельзя было разглядеть. Все это было со мной, было… Это конец. Конец? Я когда-то слышала это слово. А конца-то и нет. И смерти нет. Кто так сказал? Это Сашка сказал. Мой Сашка… Руки у него светятся… Не рассмотреть. Снег. Если я не умерла, здесь направо, совсем рядом, должно быть метро. А тут только снег.