Склонился и я, давнишний изгнанник, в поклоне к ней, родной нашей Кубани, многоводной и раздольной, приветствуя ее и любуясь ею. Гляжу в ее хладные воды, бегущие и перекатывающиеся легкой волной, и все прошлое воскресает передо мной: все умершие и напрасно погибшие, все ушедшие и, воротятся ли они когда назад?
Увы! Не воротятся, а если и воротятся, то найдут новое. К старому возврата нет. Красный дракон постарается слизать своим страшным языком и выжечь своими огненными глазами все — когда-то родное, милое, дорогое и никогда незабываемое.
Переезжаю паромом через реку Кубань. Вода хлюпает, ударяясь о борты баркасов парома, гоня его к другому берегу, к причалу среди роскошных верб. Приплыл паром к причалу. Слегка стукнувшись, остановился. Закрепили канатами и публика повалилась на берег.
Схожу и я и иду по дамбе, под густой сенью деревьев в приятной прохладе. Вот и дорога к Андреевской горе и «Волчьим Воротам» лежит, разрезав на две части плотную массу камышей. Из гущи камышей доносится перекличка плавневых птиц. «Карась, калась, лин, лин». Через дорогу, по пыли, бесконечные следы переползающих, довольно, крупных змей и черепах. Камыши расступаются и передо мною мощеная дамба, довольно пострадавшая от времени, ведет к «Волчьм Воротам». Переодолев подъем, выхожу на пространную равнину полей. Вдали к ст. Анастасиевской, видны большие облака дыма поднимающимся к небесам.
Как оказалось — саботаж. Неизвестными лицами были подожжены огромнейшие три скирды колхозной соломы. Невзирая на сильные поиски — виновных но нашли. Путь мой лежит через станицу Курчанскую. Эта станица, не особенно богатая в прошлом, теперь выглядит нищенкой. Кроме главной улицы, укатанной машинами, остальные улицы позаростали бурьяном и по ним нигде не видно следов: колес подвод и лошадинных копыт. Всюду беднота — нищета.
Почти от «Волчьих Ворот» и до Темрюка, дороги грунтовые и во время дождей почти непроходимые для машин. Гусеничные тракторы все время дежурит, вытягивая завязшие машины из грязи, пока не подсохнут дороги. Всюду голь — ни дерева, ни куста.
В г. Темрюке я был недолго и жил с большой предосторожностью, чтобы не привлечь на себя взоров усердных прислужников Советских коммунистических владык. Но и за короткое время я успел его распознать. Он не далеко ушел от того Темрюка 1918 года, когда в нем, по велению тогдашних заправил, я должен был быть расстрелянным, но благодаря добрым людям избежал этой участи и судьбе было угодно, чтобы я посетил его вновь.
Его окрестности: «Сады» и поселения по над лиманом /ул. Буденного/, пострадали от войны очень много. Чуть ли не все дома были разрушены и теперь обновлялись. Особых строительств в самом Темрюке не наблюдалось.