Тысячи километров отдалили нас от родных, милых, дорогих семейств. Все ушло далеко, далеко. Поезд наш, казалось уставши от длинного пути, с изнуренными и замкнутыми пассажирами, начал замедлять свой ход. Шипя и пыхтя, давая о себе знать, вползает в пространство, называемое станцией «Зенково», но совсем не похожее на станцию, а скорее на открытое поле, которое упирается в валуны.
Буфера застучали, наделив внушительными толчками обитателей вагонов. Поезд остановился. Любопытство овладело измученными узниками. Где мы, поедем ли дальше? А в душе родилось и выросло желание еще и еще, без конца ехать и оборваться в бездонную пропасть всем составом, где бы кончилась навсегда, наша горькая «Одиссея». Но ехать дальше уже не пришлось.
Незамедлив отомкнули замки, открыли двери вагонов и раздался окрик конвоира: «вылезай». И, вот, мы при дневном освещении взглянули друг на друга. На кого мы были похожи, после месячного путешествия в вагонах без света, без чистого воздуха и при полуголодном питании, — бледные с желтизной на лицах, худые, переутомленные. Скорее всего мы были похожи на тяжело больных, поднявшихся со своих больничных кроватей, до полного выздоровления.
Попробовали, как было, когда-то в молодости, молодцевато выскочить из вагона. Прыжки то мы сделали, но слабые ноги не выдержали даже и исхудалое тело и мы, как подкошенные стали не на ступни, а на колени. Опираемся руками о землю, становимся на ноги, шатаясь со стороны в сторону к строющейся колонне.
Это было вблизи города Прокопьевска, где оказалось очень много казаков и казачек из Лона и Кубани, высланных «любимым, родным, гениальнейшим», как его величали тогда советские пятколизы и приспешники, «отцом народов» Сталиным, из своих родных куреней, станиц и Краев.
Повалила со всех сторон наша родная казачня, желая найти, увидеть несчастных, если не родных, то хотя бы станичников. Среди нас нашлись не только станичники, но даже и родственники. Разговоры не смогли долго продолжаться; конвой силой оружия отодвинул любопытных на приличное расстояние. Ругань казаков и проклятия казачек конвою и палачам казачьего народа, висели в воздухе, а глаза их сверкали гневом ненависти.
Конвой поспешил нас увести в ближайший лагерь Зиминка, в которой и началась наша лагерная жизнь.
После построения колонны, конвоиры проверили свои винтовки, не забыли ли случайно зарядить, и повели нас на возвышенность, доминирующей над Зенково. Возвышенность эта оказалась полем, на котором появился перед нашими глазами «баз», огороженный высоким забором с вышками для часовых по углам. Ворота широко раскрылись, чтобы принять нас, как долгожданных, но не любезных гостей.