Было уже темно, когда экипаж остановился возле дома Эвелин.
— Как ты войдешь? — спросил Джек.
— Через кухню.
— Я тебя провожу.
— Не нужно. Боюсь кого-нибудь разбудить.
— Не волнуйся, Эви. Когда надо, я могу быть осторожным. Хочу убедиться, что ты дошла спокойно.
— Не говори глупостей. Пиккадилли — один из самых безопасных кварталов. — Но тут же Эвелин вспомнила окровавленного Ходжеса, лежащего без сознания в прихожей, и связанного отца с кляпом во рту в библиотеке. Судя по выражению лица Джека, он подумал о том же.
— Хорошо, — вздохнула она. — Проводи меня до двери.
Они вышли из экипажа, и Джек приказал кучеру ждать на углу. Когда они подошли к дому, свет уличных фонарей померк, и в саду ничего не было видно. Единственным источником освещения была луна.
Эвелин была рада, что Джек с ней рядом. Предметы, знакомые и привычные днем, ночью совершенно изменились. Деревья и кусты отбрасывали причудливые, вытянутые тени. Эвелин никогда не выходила так поздно одна, тем более в сад. Если она возвращалась после полуночи с бала или из гостей, с ней всегда кто-то был, а миссис Смит ставила на столик у лестницы зажженную лампу.
Эвелин нащупала в сумочке ключ. В кухне было совершенно темно.
— Где трутница? — спросил Джек.
— Мне она не понадобится. Я знаю дом как свои пять пальцев и не заблужусь. Тебе пора уходить, — прошептала она.
— Позже. Хочу тебя проводить.
Эвелин обернулась, силясь разглядеть лицо Джека в темноте.
— Ты говоришь глупости. Я в безопасности. Не хочу никого разбудить, особенно отца.
— Боюсь, уже поздно, Эвелин, — раздался громкий мужской голос.
Она застыла на месте при звуке этого знакомого голоса, доносившегося из кухни. Ее охватила паника.
— Полагаю, это вы, лорд Линдейл, — произнес Джек.
Послышалось чирканье спички, и при тусклом свете Эвелин увидела в углу кухни отца. Он с сердитым видом подошел ближе, высоко держа лампу. Остановился у стола и скрестил руки на груди.
Лицо Линдейла было бледно, брови нахмурены. Одежда сильно помята, и Эвелин заметила, что на нем тот же сюртук, в котором он был во время ужина с судьями. Редкие седые волосы стояли торчком, словно он то и дело взволнованно проводил по ним рукой.