Ломоносов все больше раздражался, нервничал, повторяя мне неоднократно: «Заводы должны согласиться!» Я сохранял хладнокровие, так как знал, что если удастся чего-либо достигнуть, то только с помощью корректных переговоров, и переводил Ломоносову добросовестно все возражения отдельных заводов. Возражение одного из заводских директоров в особенности вывело его из себя и в бешенстве он произнес такое ругательство, что я в первый момент совершенно остолбенел. Я не мог себе представить, что он осмелится на официальном заседании, хотя присутствующие и не понимали по русски, произнести что-либо подобное. Ругательство это, конечно, перевести было нельзя, но смысл был ясен, а именно: или заводы принимают мои требования, или заказ не будет передан. Я сейчас же овладел собой и заявил всем присутствующим в вежливой, но решительной форме, что Ломоносов настаивает во что бы ни стало на своих требованиях, в противном случае дальнейшие переговоры не имеют смысла.
Когда заседание кончилось, ко мне подошел представитель одного из крупнейших заводов и сказал мне:
«Много лет тому назад я учился в Риге, русского языка я никогда как следует не знал и то, что знал, уже перезабыл. Но скажите, пожалуйста, действительно ли это было или мне показалось, что профессор Ломоносов незадолго до конца заседания произнес по-русски одно из самых ужасных ругательств, которое только можно себе представить».
Я сухо ответил:
«Видно, что Вы совершенно забыли русский язык. Как Вам могло прийти в голову, что представитель правительства во время официального заседания произнесет что-либо подобное? Это же совершенно невозможно!»
Представитель завода весьма смутился и возразил:
«Да, да, конечно, я, действительно, не знаю, как мне это пришло в голову. Это совершенно невозможно, но мне так показалось. Не подлежит сомнению, что я ослышался».
* * *
Ломоносов и Красин были в очень натянутых отношениях из-за крупных заказов на паровозы и других разногласий. Так как и Ломоносов и Красин — оба были самодержцами, то эти разногласия часто приводили к взрывам едва сдерживаемой ненависти. Ломоносову было чрезвычайно тяжело подчиниться Красину в своей кровной сфере, а Красин никогда не упускал случая показывать Ломоносову свою власть.
Ломоносов считал нужным выдавать себя в разговорах со мной за убежденного большевика, хотя и не принадлежал к коммунистической партии; однажды он рассказал мне, что в молодости, во время первой революции 1905 года, он работал активно вместе с Красиным в одной нелегальной революционной организации, а именно в военно-технической секции, в которой подготовлялись террористические акты.