Папи рассеянно улыбнулся.
— Да, я просил тебя прийти, чтобы поговорить о том, что происходит между тобой и Джорджией. Что это, мелкая стычка, — спросил он, глядя на вазу, — или полномасштабная война? Конечно, это не мое дело. Просто я думаю, когда же вы, наконец, заключите перемирие и вернете в дом покой? Если все это протянется достаточно долго, мне, пожалуй, придется внезапно уехать по неотложным делам.
— Мне очень жаль, Папи, — сказала я. — Это полностью моя вина.
— Знаю. Джорджия сказала, что ты, вместе с какими-то молодыми людьми, бросили ее в некоем ресторане.
— Да. Но там произошло… в общем, несчастный случай, и нам просто пришлось уехать.
— И у вас не было времени даже на то, чтобы позвать Джорджию? — скептически поинтересовался Папи.
— Не было.
Папи взял меня за руку и повел в переднюю часть галереи.
— Вообще-то на тебя это совершенно не похоже, princesse. А со стороны твоих спутников выглядит не по-джентльменски.
Я кивнула, полностью с ним соглашаясь, но мне нечего было сказать в свою защиту.
Мы подошли к входной двери.
— Поосторожнее выбирай приятелей, с которыми проводишь время, cherie. Не у каждого такое доброе сердце, как у тебя.
— Прости, Папи. Я прямо сейчас поговорю с Джорджией.
Я обняла деда и вышла из полутемной галереи, моргая от яркого солнечного света. Купив в ближайшем цветочном магазине букет гербер, я отправилась домой, чтобы попытаться преодолеть рубеж и заключить мир с сестрой. Не знаю, цветы ли помогли или просто созрел момент для того, чтобы все простить и забыть, но на этот раз мои извинения были приняты.
Вместо того чтобы остудить мое желание видеть Винсента, слова Папи только подогрели его. Прошло пять невероятно длинных дней, и, хотя мы договорились встретиться в выходные и каждый день говорили по телефону и слали друг другу сообщения, все равно это время показалось мне вечностью.
Наладив, наконец, мир с Джорджией, я сразу схватилась за телефон, чтобы позвонить Винсенту. Но не успела я набрать номер, как на дисплее появилось его имя, мой телефон зазвонил.
— А я как раз собралась тебе звонить, — засмеялась я в трубку.
— Что ж, прекрасно, — донесся до меня его бархатный голос.
— Как Эмброуз, уже на ногах? — спросила я.
По моей просьбе Винсент ежедневно давал мне отчет о состоянии своего друга. На следующий день после того, как Эмброуз был заколот, раны начали затягиваться, и Винсент заверил меня, что, как всегда, Эмброуз будет «как новенький», когда проснется.
— Да, Кэти. Я ведь говорил, все в порядке.
— Конечно, знаю. Просто мне до сих пор трудно в это поверить, вот и все.