Джура, рубивший под навесом дрова для варки вечернего плова, не заметил хозяина, появившегося на террасе.
Неподалеку от Джуры возилась около очага Ахрос. Батрак и слепая работница о чем-то негромко переговаривались. Тургунбай прислушался, но не мог разобрать ни одного слова.
«О чем могут болтать эти незаконнорожденные?» — подумал он, с неудовольствием рассматривая крепкую и ладную фигуру батрака. Джура легко, казалось, совсем без всякого усилия, перерубал толстые, как оглобли, палки сухого тала.
Тургунбай презирал своих батраков, но Джуры он побаивался. Слишком уж независимо держался этот батрак. В его взгляде было что-то такое, что мешало Тургунбаю ударить или обругать Джуру, как любого из своих батраков. У Тургунбая Джура батрачил второй год. До этого он несколько лет пропадал из кишлака, работал на одном из ферганских хлопковых заводов. Тургунбай, считавший, что работа на заводе портит людей, давно бы прогнал неприятного ему батрака, но Джура был очень выгодный работник. Молодой, сильный, он один мог сделать то, на что надо было нанимать двух, а то и трех человек.
— Вот стрекочут, проклятые, — проворчал Тургунбай, разозленный тем, что не мог понять, о чем говорят его работники. — Рады, что языком нельзя работать на хозяина. — Он отвернулся от батраков, не в силах сдержать накопившегося раздражения.
Не заметила отца и Турсуной, когда, выскользнув из калитки внутреннего дворика, подошла к Джуре и тихо просила:
— Отец сердитый приехал?
— Я не видел его, Турсуной, — ответил Джура, прекратив на мгновение работу. — Он в комнате для гостей с Баймурадом разговаривает.
— Турсуной! — негромко окликнул девушку Тургунбай. — Подойди сюда.
Турсуной вздрогнула и, повернувшись, увидела стоящего на террасе отца. На лице девушки сразу же появилось выражение замкнутости и затаенного страха. Она медленно подошла к террасе.
Тургунбай из-под нахмуренных бровей внимательно следил за каждым шагом дочери.
«Красива, — подумал он, оглядывая стройную фигуру и прелестное лицо Турсуной. — Красива и совсем взрослая. Замуж пора. Замуж отдам — забудет о Ташкенте думать».
— Все ли в порядке, дочка? — спросил Тургунбай, стараясь придать своему голосу возможную ласковость.
— Все хорошо, отец. Благодарю.
— Не скучаешь?
В лице Турсуной что-то дрогнуло. Но тем же спокойным голосом девушка ответила:
— Не скучаю, отец. Вышиваю. Подруги приходят. Когда Ахрос свободна, с ней говорю.
— С Ахрос? — сделал удивленное лицо Тургунбай. — О чем можно говорить с этой слепой дурой? Что она понимает?
— Она все понимает, отец, — с неожиданной горячностью ответила Турсуной. — Ахрос только не видит, а так она умнее многих моих подруг.