— Особый отдел в Фергане, а вы здесь, в горах. Вам не добраться до Ферганы. Все вы здесь подохнете. Отдайте письма — и мы пропустим вас в долину.
— Переговоры считаю оконченными, — прервал старика Ланговой. — Писем не отдадим. Вы слышали наши условия: не позднее двенадцати часов дня бандит Курширмат должен сложить оружие. Ни минутой позже. Понятно?
— Постараемся к назначенному вами часу завершить ваше земное существование, — брызгая от ярости слюной, прошипел парламентер и с резвостью юноши выскочил из гробницы, оставив на полу электрический фонарик и забыв о теле своего ученика.
Остаток ночи прошел относительно спокойно.
Сменившиеся из секрета Кучерявый и Саттаров доложили, что над обрывом, в самом дальнем, непростреливаемом углу площадки, слышны шорох и треск сухих сучьев.
Ланговой сам, в сопровождении Авдеенко и неутомимого Тимура Саттарова, отправился на рекогносцировку. Шорох, треск и негромкие голоса басмачей слышались явственно. Однако попытка подползти ближе не удалась. Укрывшиеся за телами погибших секреты басмачей почувствовали приближение разведчиков и открыли огонь. Пришлось отползти, ничего точно не выяснив.
Наступал рассвет. В ущелье чуть посветлело. На восточной стороне зубчатые контуры горных вершин ярко вырисовывались на фоне неба, где глубокая синева отступающей ночи безнадежно боролась с бледно-желтыми полосами побеждающей зари.
В тот час, когда на площадке скалы еще царили предрассветные сумерки, басмачи пошли на штурм гробницы.
Начало штурма возвестила беспорядочная, частая стрельба из винтовок. Сотни пуль впивались в дверь, и так уже превращенную в решето. Ланговой понял, что наступила решительная минута.
В самом деле, под таким огнем всякая попытка выйти из помещения гробницы была обречена на неудачу. Любой, решившийся сделать это, упал бы на самом пороге, пронзенный десятками пуль!
По амбразурам и окнам также велся огонь, но не с такой силой, как по двери.
Ланговой стоял в простенке и прислушивался к тому, что творилось на площадке, Он не решался отдать приказ пулеметчикам открыть огонь: два красноармейца, уползшие в секрет, застигнутые неожиданным огнем басмачей, еще не вернулись в мазар.
Вдруг за стеной ухнули один за другим разрывы ручных гранат и в трескотне басмаческих винтовок послышался отрывистый лай маузеров.
«Наши! Отбиваются! — пронеслось в голове Лангового. — Они в центре», — определил он по звукам выстрелов из маузеров и скомандовал правому пулеметчику:
— Горлов! Огонь!
Вдруг из-за двери донесся крик одного из бойцов, посланных в секрет. Слабый голос почти заглушала трескотня выстрелов: