Думаю о себе горькое, но справедливое, и на пирс бегу. Не опоздал! Дядька Дима такелаж правил. Ну и я пристроился, помогать ему веревочку тянуть. Что мочи было. Тянем потянем, вытянул! Себе по загривку! Да ловко так, носом в палубу! Веревочка называлась – шкот. Привязан тот шкот был к гику, дядя Дима у того шкотА слабину собирался выбрать. А я помог усердно! Вот им-то, гиком-то этим, будь он неладен, меня и гикнуло, без пощады и жалости.
– Ой! – Раздалось за моей спиной. Перекантовался я на спину, и замер. Не дыша. Катя надомной стоит, в маечке своей пиратской, что посередь бедра заканчивается. На плече джинсики висят, из кармана джинсиков тех что-то кружавчатое выглядывает, привычного цвета. Барказик наш волной покачивает, Катя устойчивую позу приняла. Ракурс исключительный. Виды открывает изумительные. Век бы так лежал бы! Пялился!
– Мадам! Чуть свет – и я у Ваших ног!
Определила красотуля моя зону моего особого внимания, сказала еще разок "ой!" и, смущенно покраснев, в кубрик сиганула. Дядь Дима ухмыльнулся, к штурвалу встал, РУД вперёд толкнул, "и в море он свой утлый челн направил". Из бухты вышел, штурвал закрепил и ко мне обернулся. Я шишман на затылке пальпирую, по палубе копыта разбросал, спиной на борт навалившись. Добротный шишак получился. По-моему я стал значительно умнее! И кепку мне надо размера на два больше теперь. Болит, сволочь только.
Напряг дядя Дима парус, дизелёк заглушил, посмотрел на меня значительным взглядом, да и присел рядом. И с усмешечкой вопросы задавать стал. Уж больно я несуразен. Про родителей моих. Ответил я про папу с мамой, мол, сирота казанская, по факту. А так, мол, сын достойных родителей. А на счет Кати, самые серьезные намерения питаю. Это чтобы все неясности разом прекратить. Не уверен только вот, что кирия Катерина намерения мои разделяет.
Дядька разулыбался на откровенность мою, похопал по плечу ободряюще. И только вознамерился он поведать о любви стастной и безудержной ко мне кирии Катерины, как та себя явила взорам, солнце затмив. В портках уже, в сандалиях на босу ногу, и медосмотр мне с причитаниями учинила – а больно ли мне? Сильно ли меня приложило? Нет ли у меня тошноты и прочих симптомов мозготрясения? Ну, ответил ей, что это совершенно исключено, в связи с отсутствием таковых. Она, голубица, уже бинты из аптечного чемоданчика добывает, но решил я под раненых героев не косить, и в Щорсы не ходить. Пресек ласково, но твердо поползновения ее, снабдить меня тюрбанчиком, и пока дядя Дима судном правит, сорвал с уст манящих жгучий мимолетный поцелуй. А во втором и последующих, жестокая мне отказала, выдав щелбан по многострадальной тыкве. Что за манеры ужасные у такой воспитанной кирии?! Погрозила пальчиком, на дядю глазами повела, и пальчик тот к губкам алым прижала. А я к ней снова, воспалённым воображением вдохновляемый, с предложением руки и сердца. Но ловко ушла от ответа, чертовка! Показала на черный цвет одежд своих, сказала про february, показала на дядю, и велела к тому за благословением обращаться. Мол, если дядя, как глава семьи дозволит. Вот, новый поворот. Теперь у нас, дядя банкует. Развели тут "домостроевщину", понимаешь!