— Отойди! — Ее тело сотрясалось в ознобе, — Отступник ты. С безбожниками заодно. От совести, от бога отрекся! Вечер целый в обнимку просидел с этой, стриженой… Знать тебя больше не хочу!
— Напрасно это, Тоня. От совести не отрекался. И в обнимку ни с кем не сидел, почудилось тебе или сбрехнул кто из зависти. Она, Ольга эта, товарищ нам, и мне и тебе. А без тебя мне жизни нет, на том стою, как стоял.
— Шел бы с миром, господи! Спаси мою грешную душу! Не понял ты, Саша, что у меня нынче на сердце было. Ведь я тебя как ждала!
— Про что ты, Тонюшка? Неужто… обнадеживаешь?
— Грех мне, Саша, но уж и сама я противиться твоей любви не могу. Я ведь тебя сама не по-божески, по-женски люблю. За счастье считала одним воздухом с тобой дышать, когда заезжал к нам в лесной трактир Марфин. Думала, отойдет, выгорит сердце от разлуки, а нет, не отходит! Ты всегда в разъездах, я — в монастыре третий год, не видим, не слышим друг друга, словечком не перемолвились, ни одного письмеца к тебе послать не посмела. Все равно! Не пересилить мне это в себе. Старец душу мою насквозь видит, как стеклянную, и меня, грешницу, не осудил. Велел он тебе сказать… А ты заместо того чтобы слово мое выслушать, туда ушел, к тем, к той…
— Боязно и слушать тебя, Тонюшка!
— Не гляди ты на меня так, Саша! Ведь не свою грешную мечту, а старца наставление тебе открываю.
Это он велел обнадежить тебя. Чтобы уговорила плыть на берег ради нашего спасения.
— А что он велит мне делать на берегу, если доплыву?
— По усмотрению поступать. Может, с кем из начальства белого увидеться, уговорить отпустить безвинных. Или из конвоя кого склонить, добра посулить, чтобы лодку подал да с баржи тайком нескольких спас. Он каждую ночь пчельничек свой скитский во сне видит. И велел сказать: коли мы все трое окажемся на берегу, он послух с меня снимет и на брак благословит… Только я сама противилась. Боюсь, чтобы ты себя смерти подвергал. Лучше уж здесь чашу испить вместе.
В трюме уже развиднелось, и Сашка отодвинулся на самый край Тониной поленницы. Он даже не заметил, как его здоровая нога погрузилась в стоячую воду на дне.
— А если бы… не вышло у меня дело, тогда как?
— Про это и думать страшусь. Если бы господь призвал тебя — молчальницей в скит уйду, схиму приму строгую в пустыне, вблизи от старца.
— Та-а-к… Постигаю… — Сашкин голос звучал глухо, и слова падали медленно и тяжело, как дождевые капли с крыши в ненастье. — Слышь, Тоня, а ежели случится так, что останемся мы живы без моей помощи, просто красные нас спасли бы либо белые отпустили, тогда как у нас с тобою будет? Неужто опять разлука?