Перед вечером дымно-туманное марево над городом стало плотнее, и предзакатный ветерок будто завяз в этой густой едкой пелене. Она осела на рёку и город, мешала дышать, скрадывала очертания даже близких предметов. Облака, тоже похожие на дым, наплывали с севера, и казалось, что они хотят совсем укутать город, сделать невидимым то, что в нем творилось. Над баржей повизгивали и жужжали пули.
За тусклой дымовой завесой неслышно подкрались мглистые сумерки. Хлопки винтовочных выстрелов стали как будто еще ближе. И все чаще подергивались края неба багровыми вспышками, земля вздрагивала, и сразу же где-то на городских улицах раздавался такой грохот, словно рушился на булыжник каменный дом. После каждого такого разрыва Антонине казалось, что уж никакая жизнь долее невозможна в этом несчастном городе, где все живое расстреливается, все деревянное пылает, а все каменное рушится в преисподнюю с нечеловеческим грохотом.
Антонина лежала на спине и следила за каждым действием Александра Овчинникова. Тот вдвоем с Бугровым залезли наверх, к оконному проему под кормовой полупалубой. Они готовились плыть к берегу и наблюдали за рекой.
Течением несло бревна, обломки строений, поваленные деревья и столбы с обрывками проводов. Иногда проплывал мимо баржи вырванный с корнем куст или измочаленная крона прибрежной ивы — следы пушечного обстрела берегов.
Ольга на всякий случай дала Овчинникову и Бугрову адрес: особняк на Волжской набережной, близ паромной переправы и недалеко от Флотского спуска, в прошлом — полковника Зурова; на втором этаже спросить бабку Пелагею Петровну, ткачиху, Ольгину мать. Если старуха жива, она, может быть, раздобудет у городских пекарей хлеба для пленников на барже. Только надо быть осмотрительнее с нижними жильцами: спекулянт-поляк с семейством, нынешний владелец дома. Лучше там обратиться к прислуге, а в крайнем случае к девочке Ванде, она добрая. Хуже всех сама пани Элеонора. Эта обязательно выдаст!
Днем Антонина подозвала Сашку к старцу Савватию, мол, хочет он что-то прощальное сказать пловцу. Из глубокого кармана рясы старик извлек нечто неожиданное и бесценное: просфору и два кусочка сахару!
— С самой Яшмы сберегаю! — шепнул он Сашке, пораженному неслыханной щедростью. — Господь подсказал до последней крайности приберечь. Подкрепишь силы — тогда, может, и я сподоблюсь пчельничек свой еще увидеть!
Сашка попытался было подсунуть подарок старца Антонине, но та пригрозила, что пожалуется «старшим»: не ей, мол, задано Волгу переплывать! Она сама обняла Сашку на прощание, поцеловала и спрятала голову на его широкой груди. Перед прощанием она вместе с обоими пловцами присела на краю поленницы, как принято у людей русских перед дальней и трудной дорогой.