Небо вибрировало жаром, Хеш и Хорли медленно ползли по дуге к западу, на край света. Каждый глоток воздуха сжигал легкие. Даже лошади пыхтели. Они становились все более непослушными - каждый намек на тень заставлял их отклоняться от дороги. Алейтис с тревогой посмотрела вокруг. Во все стороны простиралась трава, местами однообразие нарушалось заплатами кустарников. Даже чахлые рощицы небольших деревьев остались за спиной. Плавными волнами степь то поднималась, то шла вниз, простираясь бесконечно до горизонтаЖара... тяжело дышать... во рту ужасно пересохло...жара... Небо как плохо продубленная кожа... Горло - как будто посыпанное песком...
Она отцепила с крючка бурдюк и тщетно попыталась выжать хоть несколько капель воды. Боль вскарабкалась по нервам шеи, бело-голубой вспышкой пронзила мозг.
Одной рукой она уцепилась за выступ седла, второй чисто инстинктивно схватилась за шею.
"Где же, черт побери, этот ручей?" - подумала она.
Местность перед ее глазами плыла, размывалась, как плохо напечатанные буквы, пока все, что она видела, не стало бело-голубым жарким светом.
Вверх по новому холму, вниз по другому, пружиня на стременах. Кобыла пошла быстрее... жеребец не отставал. Черное размытое пятно, воспринимаемое боковым зрением, заставило ее пошире раскрыть опухшие глаза. Сначала трудно было на чем-то остановить взгляд, потом, прищурясь, она увидела зелено-голубую линию, ползущую у основания долгого спуска. Кобыла замотала головой, вырывая поводья из пальцев Алейтис. Та отпустила поводья, позволив лошади перейти на стремительный галоп. Алейтис упорно цеплялась за гриву, чтобы не свалиться. Ее подбрасывало, как моток авришума, - ноги слишком устали и саднили, чтобы, в случае чего, удержать ее в седле.
Внезапный толчок... и они остановились. Алейтис по инерции ткнулась животом в выступ седла, лицом - в гриву.
Кобыла стояла по колено в грязновато-мутной воде, до глаз погрузив морду в жидкость. Алейтис с трудом перенесла левую ногу через седло и соскользнула - вернее, свалилась, - в ручей. Она даже не пробовала встать, просто осталась лежать в воде...
Она плескалась, насыщая водой лицо и волосы, тело, ткань аббы, пока как следует не напиталась живительной влагой. Потом села, стряхнула с лица капли, отбросила назад влажные пряди волос и счастливо рассмеялась.
- Ахай, Пари! Милая! Кажется, мы снова живы!
И Пари, и жеребец пили с трудом, поэтому она сияла мешающие им уздечки и поводья, швырнув всю эту кучу ремней на берег. Она прислонилась к боку Пари, глядя, как животные впитывают воду, втягивают ее, и чуть нахмурилась, - вспомнила, что слишком большое количество воды после сильной жары может повредить.