– Сдаюсь. – Военный министр щелчком опрокинул своего короля и совсем некстати спросил: – Вы говорите по-французски, Александр Федорович?
– Хуже, чем на английском, немецком и татарском. А что, подозреваете во мне иностранного шпиона?
Аракчеев рассмеялся и откинулся на бревенчатую стену, спугнув пару недовольных такой бесцеремонностью тараканов:
– Помилуйте, шпионами у нас занимается Александр Христофорович, а я все больше по военной части.
– Тогда к чему подобные вопросы?
– Хочу попросить об одной услуге, заранее согласованной с Его Императорским Величеством.
– Извольте.
– Не могли бы вы, Александр Федорович, на приеме по случаю приезда Бонапарта выпить чуточку лишнего?
– Размер той чуточки?
– На ваше усмотрение. Но потом вы должны совершенно случайно кое о чем проговориться.
– И, разумеется, выданные по пьяному делу секреты представляют собой особую государственную важность?
– Обижаете… Неужели целый министр будет размениваться на что-нибудь несерьезное? Непременно особо важную тайну!
* * *
Спустя один день
Черт побери! Вернее, прости, Господи…. Да хоть так, хоть так говори, но въезд нашего поезда в Москву отнял столько времени и сил, что всерьез начинаю задумываться о постройке железной дороги. Во всяком случае, никому не взбредет в голову броситься под паровоз с просьбой благословить или вылечить золотуху наложением рук. Уж он-то благословит и вылечит! А под копыта лошадям лезут даже не с просьбами, с натуральными требованиями. И очередь из страждущих выстроилась от Петровского дворца, где мы на полдня останавливались перекусить и привести себя в порядок, до самого кремля через Тверскую-Ямскую и дальше.
А мимо проехать нельзя, этого не поймет даже помешанный на моей безопасности Бенкендорф. Ну как же, народный царь и не излечит собственный народ? Кстати, на самом деле так было, или показалось, будто доброму десятку вставших на ноги парализованных больных мешали ходить спрятанные под одеждой пистолеты? Скорее всего померещилось, как и военная выправка встречающей хлебом-солью депутации от крестьянства. А вот с нищими Александр Христофорович маху дал – не бывают они с чисто выбритыми подбородками и лихо закрученными усами.
Прибью гада… и за паралитиков тоже прибью. Я половине этих болезных полтора года назад лично медали на грудь вешал!
– Ах, Павел, тебя здесь так любят! – Мария Федоровна с женской наивностью верила разыгрываемому спектаклю, а когда к ней на колени упал букет роз, неизвестно каким образом взявшийся посреди зимы, пришла в чрезвычайное воодушевление: – Какой милый у нас народ, не правда ли?