— Ничего, пожалуй, не получится, Левонтий. Не пройдут тракторишки.
— А я о чем тебе калякал? — буркнул тот.
Они перебрались на панциревский берег, раздобыли подводу и отправили Павлика в район — угостить трактористок свежей рыбой. В правлении поговорили о том о сем с местным председателем и вернулись в Завидово.
Не успел Леонтий Сидорович пообедать — позвали в правление к телефону. Знакомый скрипучий голос спрашивал требовательно:
— Что думаете делать с отремонтированными тракторами?
— Подождем малость, Федор Федорович. Вот вода чуток сойдет.
— А не опоздаете с севом?
— Не должны.
В голосе Леонтия Сидоровича не было, однако, уверенности. Это уловил Знобин и еще более скрипуче прокричал в трубку:
— А вот твоя дочь не хочет ждать!
— Дура она, моя дочь, — в сердцах молвил Леонтий Сидорович.
— А говорят, она в тебя, — насмешливо прозвучал где-то надтреснутый голос.
— Стало быть, и я дурак. Только не простой, а старый. Известное дело, яблоко от яблони…
— Ну, ты вот что, друг, не сердись. И пословица твоя мне известна — только она тут ни при чем. Скажи лучше, что будем делать? А точнее: что ты собираешься делать? Трактора-то час назад выехали.
— Как выехали, куда?! — испуганно закричал Леонтий Сидорович.
— К тебе, к тебе, председатель. И пожалуйста, без паники. В мирное время она плохой помощник, а в войну и подавно. Ты вот что: наскреби-ка с десяток стариков и поспешай с ними к Панциревскому мосту. Я бы и сам подскочил к вам, да в область вызывают. Боюсь, как бы вас всех подчистую у меня не забрали. Девчатам своим скажи, чтоб особенно-то не рисковали. Теперь каждый трактор на вес золота. Ну, успеха вам! Ночью позвоню из Саратова. Бывай!
Повесив трубку, Леонтий Сидорович некоторое время стоял в тяжкой задумчивости.
«А ведь это она надумала — Фенька. Ну, постой, запорю мерзавку! И Тишка, ему у баб не бригадиром, а подстилкой быть. Тряпка!» Нахлобучив шапку, председатель быстро вышел на улицу. У крыльца еще постоял, решая, кого бы первого потревожить. Ну конечно, дядю Колю, тем более что он и сам шел к конторе.
— Что случилось, председатель? — подойдя, спросил дядя Коля. — Что-то ты того… Нос вроде повесил.
— Девчата трактора гонят.
— Они что, спятили?
— Ладно, не кипятись! Позови Апреля, Тихана, еще кого там, и живо к Панциревскому мосту. Апрель доставит вас всех. Я сейчас туда двинусь. Уже вечереет. А их нелегкая понесла! Успеть бы до темноты…
Четыре колесных трактора — один «универсал» и три СТЗ — медленно двигались по разбитому, раскисшему грейдеру, сплошь почти залитому взбаламученной тракторами и автомашинами водою. Первым шел «сталинец» Фени, а замыкала малую эту колонну машина Степаниды Луговой. Рядом со Стешкой, на крыле, примостился Тишка. Маша Соловьева пристроилась в хвост Фениному трактору и старательно держалась его колеи, тотчас же заливаемой водой. Когда на дороге попадались ямы, седловины, наполненные водою, и машина погружалась по брюхо, Маша страстно умоляла свой трактор: «Миленький, родимый мой!.. Не подведи, не остановись посередь этой проклятой лужи — пропаду я, ни за что не заведу, а просить Феньку стыдно будет… Миленький, ну, ну, ну, давай, давай!» Маша невольно отрывалась от сиденья, приподымалась на ноги и так вся напружинивалась, будто помогала трактору, будто ему легче становилось, при этом газовала так, что машина чертом выскакивала из ложбины, выбросив в небо черные султаны вонючего, неперегоревшего дыма. Оглянувшись, видела, как Тишка грозил ей кулаком, широко разевал рот, шлепал толстыми губами, как в немом кино, — за трескотней моторов слов его не было слышно.