А звонок заливался как бешеный. Наверно, на крючке билась крупная рыба.
Эйдис посмотрелл на омут, потом на Гунту, снова на воду и опять на Гунту.
Бубенчик продолжал требовательно звать.
- Я сейчас, Гунта, - виновато попросил Эйдис и бросился вниз. Кузнец снял с крючка рыбу, снова забросил леску и хотел было вернуться к Гунте. Но тут опять зазвонил бубенчик. И тотчас призывно зазвонила вторая донка, третья… Что-то неслыханное! Только успевай вытаскивать! И рыболов работал, как говорится, в поте лица. Окунь за окунем вылетал из омута. На траве набралась изрядная грудка трепещущей рыбы. Хорошо еще, что на склоне была небольшая впадина, а то окуни, те, что были побойчее, добрались бы обратно до воды. Оркестр бубенчиков продолжал заливаться. Когда наконец наступил перерыв, Эйдис радостно воскликнул:
- Вот видишь, Гунта, как нам везет!
Но куда же девалась девушка? Только темные стволы яблонь торчали на светлом фоне вечернего неба.
Эйдис бросил удочку и в несколько прыжков оказался наверху.
- Гунта!
Но она была уже на внушительном расстоянии - она уходила опустив голову.
- Гунта! - позвал Эйдис.
Девушка наклонилась еще ниже и побежала. Мелькали коричневые от загара ноги и парусиновые туфельки. Яркий платочек цвел маком. И вот лепестки мака опали… Девушка исчезла за зеленой заводью.
Кажется, Гунта крикнула что-то в ответ? Или ему только почудилось…
- Оставайся, оставайся со своими рыбами… Тебя… только они…
Эйдис грузно прислонился к стволу. Весь мир в одно мгновение безвозвратно утонул в пучине. Так бережно ковавшееся счастье сгорело, превратилось в пепел. На глаза кузнеца навернулись слезы.
- Проклятые окуни! Проклятые окуни!
Окуни в тот вечер действительно будто с ума сошли. Теперь уже трезвонили все бубенцы одновременно.
Эйдис долго стоял у яблони. Потом тихо спустился вниз и продолжал удить. Что ему еще оставалось делать! На сердце давил камень, во рту горчило.
Солнце зашло. Светлая летняя ночь бесшумна обняла уснувшую землю. Грустный, одинокий рыболов сидел на берегу и угрюмо смотрел на темную воду.
Наконец и он поплелся домой. В одной руке - донные удочки, в другой - три прута тальника с нанизанными на них крупными прекрасными окунями.
Старику Кирсису тоже некуда было идти. Он все еще сидел на краю поля на камне и жевал трубку. Он был погружен в музыку тихих звуков и шумов летней ночи и даже не заметил Эйдиса. Только когда тот, поникший, проходил совсем рядом, Кирсис взглянул на кузнеца. Увидев гроздья окуней, он вздохнул с завистью:
- Вот этому везет!…