Полдневное июльское солнце изжарит кого угодно, но только не Чауна. Этому человеку не страшен никакой зной. Когда-то он был удалым молодцом, прошел сквозь огонь и воду, сворачивал на своем веку горы работы и погулять умел, а на склоне лет сохранил бодрость духа и приобрел полную нечувствительность к капризам природы.
Одного не понимает Чаун: почему рыба так упорно не хочет клевать? «Должно быть, рыбы поумнели. Может, завели у себя курсы повышения квалификации», - рассуждает он, не теряя все- таки надежды взять когда-нибудь такой же богатый улов, как и в прежнее время.
Наконец рыболова сморила скука.
Чаун поднимает голову.
Вдоль канавы среди желтеющей ржи идет старичок. Это пасечник Варапога.
Варапога, как и Чаун, носит синие посконные портки и рубаху из небеленого холста. Только у пасечника на голове красуется самодельная соломенная шляпа, поля которой уже изгрызли зубы времени. Босые ноги и у того и у другого приобрели цвет темной дубленой кожи.
Варапога несет связку гнилушек, тщательно перетянутую лыком. Пасечник подходит к воде, встает за спиною -Чауна и молча созерцает застывший поплавок.
- Не клюет?
Чаун не спеша поворачивает к нему голову. Движение это полно достоинства рыболова.
- А, это ты, Варапога! Нет, не клюет что-то.
- Ни одной?
- Ни одной.
- Давненько тут?
- Только светать начинало, когда я червей копал. Около трех, наверно, было. Ходики у меня уже год как стоят.
- А в чем причина?
- Кто их знает. Весною кровельщик Удрис смотрел - сказал, что вся беда от тараканов.
Помолчав, Варапога спрашивает:
- Рыжие тараканы?
- Рыжие…
- Прусаки?
- Ага, прусаки… Промыл бензином, велел к гире топор подвесить. Подвесил - все равно не пошли. Подвесил еще зуб от бороны - и опять не пошли. Да и не очень нужны они: на что тогда солнце в небе?
Варапога усаживается рядом.
- За гнилушками ходил? - начинает теперь расспрашивать Чаун.
- Нет, Симанису овчину отнес: хочу к зиме новую шубенку справить. Когда возвращался, у старого моста гнилушки приметил… Из них отменный дымарь будет.
- Ты полушубок с верхом шьешь или нагольный?
- Я по-стариковски - нагольный. Овчина и так согреет, верх ни к чему. Только сукно зря переведешь.
- Сколько Симанис нынче берет?
- Пятнадцать.
- Дороговато. Как в Риге. Понес бы старику Рабайнису. За пятерку сшил бы.
- Рабайнис совсем слаб глазами стал.
- Какую вещь получше - ну, штаны там или пиджак - он и не берет, но полушубки ладит еще хорошо. Прошлой зимой Анд- жу сшил. Крой старого времени, сразу видно. Свободно на костях сидит. Большой Андж наденет - как раз, малый Андж наденет - тоже как раз. Не то что у Симаниса: вторую рубаху под низ не натянешь, не говоря уже о фуфайке!