- Это тебе, тетя Лида, а это тебе.
Удить мы не стали.
Когда вернулись в Шевакалу, разомлевшие от солнца и воздуха, наша красная лодка насочила в себя столько воды, что минут двадцать вычерпывали, никак вычерпать не могли. Вовка сказал, что потонем, пожалуй, разделся до трусов и нам велел раздеться, но ничего - переехали.
Все-таки с тех пор мы на красной лодке не ездим, а берем маленькую. Это прелесть что за лодка! Она только на двоих: легка, как перо, рукой станешь грести - и то идет, слушается. А грести одним веслом ловко - и весло и руль сразу. Я научился и гоняю теперь, как на байдарке. Вовка глядит с одобрением и не говорит ничего, не поправляет - значит, все в порядке.
Приехал любезный Луцков, привез нам репудин от комаров (Шура говорит «кумары») и бадминтон. Все засуетилось, пришло в движение. Луцков со всеми поговорил, всех обласкал.
Дед Антон, загребая кривыми ногами, торопливо сбегал к озеру, и появились лини и щука на уху, Иван стал чистить рыбу, приговаривая:
- Сейчас, Анатолий Бенедиктович, сейчас, ушицу-то мы можем, что уж тут…
Луцков толст, весел, оживлен, на нем парусиновый пиджак и соломенная шляпа, на пальце крутит ключ от машины - у него «Москвич» на высоком шасси, с передней ведущей осью, бегает не хуже «козликов» райкомовских по любым дорогам. Отчество Луцкова Венедиктович, но никто его выговорить никак не может. Шура даже произносить не решается - не вышло бы как неприлично. Говорят, Луцков был еще много толще, чем теперь, да и сам он признается, что вот занялся спортом, легче стало. Каждое утро часовая зарядка, вечером два часа бадминтон, зимой лыжи, диета. Ему сорок пять лет, но выглядит он, несмотря на то что толст, лет на десять моложе. У него молодая жена, в старом своем, отцовском доме он поставил белую газовую плиту, сделал котельную, ванную (привез из Москвы плитку кафельную), гараж. Детей у него нет, он целиком погружен в бурную свою деятельность, он преуспевает, он доволен.
Заведует Луцков местным промкомбинатом, делает колбасу и мороженое, крепленое вино и конфеты, печет хлеб и пряники, шьет трусы и рукавицы. Все переходящие знамена, грамоты и премии - у Луцкова, причем премии делятся справедливо между всеми работниками: сторожам и уборщицам хоть по три рубля, но дадут тоже, когда все получают премии. Луцков уже двадцать лет на этой работе, на одном месте, его все знают, и он всех знает. Приглашали работать в область, в Москву, он отказался. О нем говорят и хорошее и плохое, называют его великим комбинатором, но все знают, что Луцков не жулик, не вор, не взяточник. Он построил новые и улучшил старые цехи, чистота - это его больное место; теперь он увлечен строительством винзавода. Рассказывают, что особенно охотно и много помогает он многосемейным. Из окрестных деревень на комбинат сдают свиней и телок, сливки и молоко, промкомбинатовские грузовики летают по деревням, и лихие луцковские эмиссары скупают яйца для мороженого. Между прочим, мороженое очень вкусное, желтенькое, крупитчатое, похоже на домашнее, как в детстве.