- Какая же это беда-то, Федюк?
- А вот та беда, Анипадист, что в моей, то есть нашей деревне браконьер завелся… Промышляет он запрещенную для ловли стерлядь, да и осетра не гнушается, если тот в плавежну сеть угодит… Вот какая у меня большая беда, Анипадист!
Рыбак Анипадист Сопрыкин - сразу хохотать и от хохота себя железными ладонями по брезентовым коленкам колотит.
- Это какой же такой лиходей в нашей деревне завелся? - спрашивает он, прохохотавшись. - Ты чего же его к ногтю-то, Федор, не возьмешь?…
После этих слов Федор Иванович Анискин вздохнул совсем тяжело.
- Как ты его к ногтю возьмешь, Анипадист, если он меня хитрее? - мрачно сказал он. - Стерлядишку он, к примеру, под простую рыбу прячет, а осетров продает в соседние деревни… Вот и не могу я поймать браконьеришку, хотя знаю его не хуже, чем самого себя…
Анипадист еще раз себя по коленям хлопнул.
- Да кто же это, Феденька? - спросил он. - Как по имени прозывается?
- Анипадист Сопрыкин - вот кто это, - серьезно и грустно ответил участковый. - Ты это, Анипадистушка, хвороба тебе в поясницу, браконьерство производишь…
От такого сообщения Анипадист Сопрыкин - второго такого нахала белый свет не видел - вторично впадает в хохот. Ну так сильно хохочет, что грудью на землю валится, ногами по сырой земле колотит и рот у него - до ушей. До того браконьер дохохо- тался, что и слова вымолвить не может, а только икает…
А Федор Иванович Анискин от его хохота еще в большую тоску ушел - сидел на своем пенечке, смотрел в ту самую далекую даль, за которой, наверное, самая последняя даль-дальняя хоронится, если, конечно, за ней, этой далью, еще одной дальней дали не имеется…
- Эх, Анипадист, Анипадист! - чуть слышно сказал участковый Анискин. - Не понимаешь ты, полчек, какая это есть рыба - стерлядь. Я вот в одном журнале читал, что ей, стерляди, миллион миллионов лет. Не то чтобы обезьяны или человека на земле не было, а вот этих самых… Как их?… Эх-ти-азавров еще не видывали, а она, стерлядь-голубушка, уже в морях, океанах и реках обреталась…
Обь катилась плавно на север, три старых осокоря пошумливали над головами Анискина и Сопрыкина, в бане стариков Ожиговых кто-то ухал по-совйному: парился, наверное, сам дед Ожигов, любитель этого дела и до того крепкий, что не было во всей округе молодого мужика, который мог бы деда перепарить… Поднималась уж над Заобьем молодая мордастая луна, похожая на самого рыбака Сопрыкина, который за последние годы здорово потолстел; и синий бор за деревней стоял темной стеной, как крепостной вал. Тихо было, дремно, собаки лаяли, конечно, но ни Анискин, ни Сопрыкин их не слышали.