— Убедиться? В чем?
— В том, что Себастьян действительно помер. Что упрятан на три фута под землю. И нюхает цветочки на том свете.
— Ох, Джек!
— Не охай так душераздирающе! Хотя бы сегодня утром. Ты вчера занималась этим весь день. И давай без слез. С меня хватит. Ты жутко сентиментальна, малышка.
— А ты — самый неприятный тип из всех, кого я имела несчастье знать. Ты мне противен, Джек Лок. Себастьян умер, а ты ведешь себя так, будто это ничего не значит. Как будто тебе наплевать на это.
— А мне, и впрямь, наплевать.
— Говоришь, что Себастьян — противоестественен. Да ты сам такой!
— Похож на своих предков, а? — вымученно засмеялся он.
— Меня тошнит от тебя. Себастьян был тебе замечательным отцом.
— Расскажи об этом кому‑нибудь еще! Уж кто‑кто, а ты‑то должна знать: никогда Себастьян не был мне отцом. Никогда он не заботился обо мне.
— Заботился.
— Я уже сказал тебе. МОгу повторить еще раз: он никогда никого не мог любить.
— Он любил меня, заявила я, отступив на шаг.
Джек резко засмеялся. На его лице появилась гримаса пренебрежения, когда он сказал:
— Опять двадцать пять! Он только о том и думал, как бы затащить тебя в постель. С этим я согласен. Трахнуть тебя ему очень хотелось. Даже когда ты была ребенком. Мечтал залезть тебе в трусики.
— Это неправда.
— Правда! Мы называли это «постепенным обольщением Вивьен». На манер названия пьесы.
— Кто «мы»?
— Люциана и я.
— Откуда ты это взял?
— Потому что мы много лет наблюдали, как он наблюдает за тобой. Забавно. Жирный кот выжидает, когда можно будет броситься. На маленькую мышку. Выжидает, когда ты подрастешь. Подлизывается. Угождает. Льнет к тебе. Осыпает подарками. Всячески расслабляет. Готовит для себя. Он очень хотел соблазнить тебя, Вив. Мы это знали. Люциана и я. И он сделал это, как только осмелился. Как только это стало безопасным. Когда, наконец, тебе исполнился двадцать один год. В ночь после празднования твоего дня рождения. Господи, не мог подождать хотя бы до следующего дня. В эту ночь должна была произойти грандиозная сцена обольщения.
— Джек, послушай, все было не так, честно говорю тебе. Себастьян не соблазнял меня.
Джек, запрокинув голову, захохотал.
— Защищать его — вот что он поручил тебе. Всегда и во всем.
— Но это правда, — протестовала я.
Мне было тошно, меня захлестывала ярость, и я вышла из кухни. Джек остался сидеть за столом, пил третью чашку кофе и курил. Значит, он опять вернулся к этой своей привычке.
Я пошла в библиотеку и, присев у окна, стала читать свой очерк для лондонской «Санди Таймз», надеясь успокоиться.