— О да! — сказал мальчуган, улыбнувшись.
— Сестры! Где мои сестры? — пробормотал Огюст во сне.
— Кого это он зовет? — спросил мальчик.
— Ну, ты еще слишком мал, чтобы понять. Если зверей в норе несколько, то спастись удается не всем.
Мальчик опять улыбнулся, но уже грустно. Затем он продолжал разговор:
— Отец, этот парень с крыши, наверное, тот самый, которого считают соучастником лакея — знаешь, лакея, сбондившего кубок. Это тот, которого собирались упечь, припаяв ему чужие грехи.
Все это он говорил серьезно, как взрослый.
— Верно! — отозвался тряпичник. — Котелок у тебя варит. Да, с нашим братом, обездоленным, часто поступают так.
Он вновь зажег фонарь (спать им больше не хотелось), придвинул к себе корзинку и вместе с мальчиком начал просматривать старые газеты (это заменяло им посещение читальни).
Вдруг они наткнулись на большой пакет, обернутый в серую бумагу и перевязанный бечевкой.
— Вот те на! — воскликнул мальчик. — Глянь-ка! Бумажник министра!
Он с любопытством придвинулся поближе, между тем как тряпичник, развязав веревку и вытерев пальцы об одеяло, разворачивал пакет. Там оказалось много разных документов: свидетельство о том, что 24 мая 1854 года в Сен-Назере родился Жильбер Карадек, затем (чисто бретонская аккуратность!) свидетельство о крещении, с подписями крестного отца, рудокопа Ивона Карадека, и крестной матери, его жены Маргариты; диплом школьного учителя, полученный в 1876 году в Нанте; справки, удостоверявшие, что Жильбер Карадек в течение четырех лет зимою обходил фермы, расположенные вдалеке от общинных школ, и обучал там детей грамоте; еще несколько удостоверений и наконец письмо, все объяснявшее и адресованное: «Тому, кто найдет мои документы».
Письмо было довольно длинное:
«Я — бретонец, неимущий учитель, как это видно из моих документов; умею читать, писать и считать; с орфографией я в ладу, но все-таки не могу найти себе место в Париже. Почему я не остался на родине? Из-за слабого здоровья — мне очень трудно в зимний холод, по скверным дорогам, ходить от фермы к ферме. Я решил последовать примеру моего дяди, который с год назад отправился в Париж, и, должно быть, неплохо там устроился, раз не вернулся. Впрочем, и он мог кончить так же, как я. Мне надоело терпеть нужду; работы у меня, нет, я умею только учить грамоте. Меня одолевает такая тоска, что я даже не чувствую голода.
Говорят: „упрям как бретонец“. Правильно! Я твердо решил положить конец своим страданиям. Не хочу я больше, изнемогая от усталости, бродить то по изрытой колеями дороге, то по мостовой. Мне хочется уснуть вечным сном. Я не передумаю. Правда, в катехизисе сказано, что тех, кто не захотел терпеть земные страдания до конца, всеблагой господь ввергнет в ад, дабы они там мучились веки вечные. Нечего сказать, добрый боженька! Ну что ж, одни страдания сменятся другими, вот и все!