С этими словами иезуит открыл дверь в другую комнату; там тоже горела лампа.
Из трусости или из хитрости (а быть может, и по той и по другой причине), мать и дочь вошли без пререканий. Девис-Рот бесшумно запер за ними дверь и опустил ключ в карман. Теперь осталось отделаться от мужчин. Он не сомневался, что, не будь здесь Гренюша, Жан-Этьен, не удовлетворившись обещанным, попытался бы силой завладеть всем, что у священника было при себе.
Бандит действительно предпочитал заполучить весь бумажник целиком. Но он боялся, как бы этот болван Гренюш не принял сторону незнакомца. Тогда пришлось бы бороться с обоими… Лучше уж удовольствоваться меньшим. И зачем только этот дурень затесался сюда?
Девис-Рот подозвал Жан-Этьена и сунул ему пять тысячефранковых билетов.
— Проверьте! — велел он.
Гренюш ничего не заметил.
— Теперь, — продолжал иезуит, — я вам кое-что объясню. Эти дамы принадлежат к очень знатной семье. Дело идет ни больше ни меньше, как о том, чтобы помешать браку, который может привести к войне между тремя странами. Таким образом, вы узнали важную государственную тайну и должны ее хранить. Ваше молчание будет щедро вознаграждено.
«А правду ли говорит незнакомец?» — подумал Жан-Этьен. Может быть, он и поверил бы словам иезуита, если бы не увидел, как тот осторожно оттесняет Гренюша в глубь комнаты. Бандит и сам был не прочь спровадить товарища; но, очевидно, хозяин дома собирался расправиться с ними поодиночке.
Ни о чем не догадываясь, Гренюш позволил увести себя в последнее помещение. Бедняга был настолько туп, что не разглядел ловушки. Когда же наконец он понял, в чем дело, дверь за ним захлопнулась, и ключ от нее тоже очутился в кармане Девис-Рота.
— Кроме этого человека, никто не видел, как вы вошли? — спросил иезуит, осветив фонарем лицо Жан-Этьена.
— Никто.
Противники с ненавистью глядели друг на друга; враждебные мысли словно каким-то током передавались от одного к другому. «Не пора ли напасть на него?» — спрашивал себя бандит. «Не успел ли он донести на меня?» — думал Девис-Рот.
Священник недолго пребывал в неуверенности. Жан-Этьен, вооруженный тростью со свинцовым набалдашником, ринулся на него, весь собравшись в комок, как тигр перед прыжком. Но иезуит был гораздо сильнее и, главное, более ловок. Не обращая внимания на удар, полученный им, он по самую рукоятку вонзил свой кинжал в грудь Жан-Этьена.
Бандит рухнул как подкошенный; кровь фонтаном хлынула из его раны, забрызгав лицо иезуита. Тот, как всегда спокойный, нагнулся над своей жертвой. Жан-Этьен лежал бездыханный.