— Мне не больно, — повторяла Катерина. — Вот мой покойный отец, сестренки… Они — из царства мертвых, и я уйду к ним. Настал и мой черед… Вот белый саван для меня… Какой огромный! В него можно завернуть всю землю… А вот такой же огромный кусок черного сукна… — Вдруг она испустила пронзительный крик: — Анна! Где мои руки? Мне страшно! У меня нет рук! — У нее не было и ног, но она не чувствовала этого: ступни ее были отморожены еще раньше. — У меня нет рук! Как я буду теперь жить? — рыдала Катерина.
Этот приступ отчаяния окончательно истощил ее силы, и она умолкла. Анна смочила водкой губы умирающей и с помощью Елизаветы перевязала чистым бельем ее раны; из них все еще сочилась кровь. К утру Катерина забылась; больше она не просыпалась… Чтобы похоронить ее, в снегу вырыли могилу. Но волки, без сомнения, докопались до тела и закончили свое пиршество.
Старик, которого нес Петровский, был совсем плох, но еще дышал. Несколько смущенный ужасной гибелью Катерины, начальник команды разрешил положить больного на повозку. Туда же посадили и Петровского: освободившись от ноши, помогавшей ему удерживать равновесие и машинально идти, он не мог более сделать и шага.
Лежа рядом со стариком, Петровский пытался его согреть, но замерзал сам. Мелкий колючий снег продолжал сечь лица ссыльных. Даже казаки страдали от холода: усы у них покрылись ледяными сосульками, щеки побагровели. Беда была общей, терпеть приходилось всем. Ведь у тюремщиков и у их жертв участь одна и та же. Собаки, вцепившиеся в уши кабану, рано или поздно погибают от его клыков…
— Сильно мерзнешь? — спросил один из казаков, наклонившись с седла к Петровскому.
— Не лучше ли было бы для всех нас, если бы никого не приходилось отправлять по этапу в Сибирь? — ответил тот вопросом на вопрос.
— Н-да… — пробурчал казак. Потом он спросил: — А куда же вы девали бы воров, если бы ваша взяла?
— Если бы наша взяла, то нищета исчезла бы, а значит, неоткуда было бы взяться и ворам. Нищета — словно эта вьюга, натравливающая на нас голодных волков.
Казак не ответил.
На другую ночь старик умер. Хищники, успевшие сожрать тело Катерины и не хуже собак чуявшие запах мертвечины, все ближе и ближе подбегали к отряду. Им не терпелось еще раз отведать человеческого мяса, и вскоре вся стая окружила вторую могилу, вырытую в снегу.
После смерти Катерины Анне и Елизавете велели сойти с повозки. Сидя в ней, они совсем окоченели — ведь раньше их согревала ходьба. Чтобы сделать несколько шагов, девушкам пришлось напрячь всю свою волю.
Видя, что конвоиры, хоть они и были закутаны в тулупы, не в силах двигаться дальше, командир велел сделать привал и развести костры, чтобы отпугнуть волков и согреться. Место для привала выбрали у самой дороги; от нее не отходили, боясь сбиться с пути. Поблизости оказалась роща, где срубили несколько деревьев. Все собрались вокруг ярко запылавших костров. Пока они горели, можно было не опасаться нападения хищников. Затянули песню, почему-то выбрав такую, где воспевались молодость, весна и любовь.