И, как раньше в тюрьме, где Бродара преследовали страшные видения Кровавой недели, так теперь ему почудилось, будто в ночном мраке перед ним проходит сама Нищета с нестройными легионами отверженных. Одни, подобно дядюшке Анри, умирали с голода молча, другие испускали последний вздох с бессильными проклятиями. Здесь были и пожилые люди, и молодежь, и детвора; непорочные девушки, вынужденные отдаваться бандитам; красивые юноши, оторванные от плугов и умирающие на поле битвы в луже крови, чтобы в конце концов стать добычей воронья; дети, искалеченные непосильным трудом; старики и старухи, высохшие от лишений… Жак спрашивал себя: за что обречены на такую жизнь эти мириады несчастных, которых зовут чернью, сбродом, голытьбой и которые производят все для тех, кто не делает ничего?
Нищета предстала пред ним во всем своем отталкивающем безобразии, закутанная в саван, старая как мир. Он бестрепетно всматривался в ее отвратительное лицо и не испытывал страха, как гладиатор, готовый к борьбе и знающий, что у него хватит сил сражаться насмерть. Наконец, изнемогая от усталости, Бродар бросился на кровать. Заснуть ему удалось не сразу.
* * *
Жак проснулся поздно. Улица уже жужжала, как муравейник. Ходили женщины в поисках объедков, из которых они готовили обед, добавляя к ним дикие коренья. Шныряли озорники-мальчишки с красными от холода носами. Там и тут мелькали угрюмые силуэты старух; их лохмотья, развевающиеся на зимнем ветру, походили на крылья.
Жак поспешно поднялся, упрекая себя за то, что потерял столько времени.
При дневном свете Обмани-Глаз мог бы надолго привлечь внимание физиономиста — такое странное и противоречивое впечатление производили черты его лица. Ни возраст, ни характер этого человека не поддавались определению: казалось, и двадцать лет назад он был точно таким же.
Теперь у Бродара был кров над головой, лоток разносчика, полный всевозможных товаров, высокие гетры на ногах. В синей блузе, с окованной железом дубинкой он отправился на свидание с Гренюшем, разумеется, взглянув предварительно на табличку с названием улицы и номером дома: ведь ему полагалось их знать.
Чтобы найти дочерей, он все-таки решил прибегнуть к услугам полиции, в противном случае его поведение сочли бы подозрительным. К тому же нужно было поставить полицию в известность, что он решил вновь заняться торговлей вразнос.
Однако у самого входа в погребок, где они с Гренюшем условились встретиться, Бродар заколебался. Разве торговка птичьим кормом не обещала сама сходить в переулок Лекюйе? Она нашла бы его детей. Может быть, сообщить полиции лишь о том, что он будет заниматься торговлей? Но ведь Гренюш, вероятно, уже успел обо всем доложить начальству… Жребий был брошен.