Быть может, девчонка произнесла ему смертный приговор? Бандит отошел от окна, присел и стал слушать ребячью болтовню.
— Я хочу есть! — пожаловался какой-то малыш.
— Погоди-ка, Пьер! — ответила девочка, поблагодарившая Лезорна. — Кажется, дома кое-что осталось.
— Мы хотим есть! — повторяли ребята.
Девочка принесла корзину с объедками, подобранными на улице — хлебными корками, капустными листьями, картофельными очистками. Дети из хибарок тоже высыпали на двор. Воцарилось молчание: девочка занялась дележкой. Те, кому достались очистки или кочерыжки, резали их на куски, словно приготовляли салат; они не обедали, а играли в обед. Собака, утки, свиньи — все подошли получить свою долю, причем оказались куда привередливее детей. Скоро корзинка опустела; в ней осталось лишь недоеденное пирожное.
— Это для Эдит, — сказала белокурая девочка, — ведь она больна!
Малыши выразили недовольство таким решением.
— Когда вы заболеете, то в свой черед получите пирожные… Если они у нас будут, — добавила девочка.
Несмотря на нереальность обещания, оно возымело действие: ребята замолчали, как бы предвкушая минуту, когда лакомство захрустит на их острых зубках.
— Пирожные будут вкусные, правда, Элиза?
— Конечно! — воскликнула та и побежала к больной подружке, но через несколько минут вернулась.
— Эдит не хочет есть, — промолвила она грустно. — Давайте разделим пирожное.
Дети сгрудились в кучу; личики их оживились.
— Ладно, это пирожное мы съедим, а когда найдем другое, отдадим его Эдит, ладно? — предложил худенький малыш с большой кудрявой головой.
— Да, да! — согласились остальные.
Каждый получил по кусочку, кроме Элизы, обделившей себя.
— Если бы нам позволили бегать по улицам, — сказал один мальчик, — мы могли бы найти много вкусных вещей.
— Да, — ответила Элиза, — но есть гадкие люди, они забирают одиноких ребят и сажают в кутузку.
— Враки! — не поверил один.
— Нет, правда! — настаивала девочка. — Таких детей называют маленькими бродягами.
— И нас бы забрали тоже?
— Нет, — сказал мальчуган постарше, — если дети могут указать свой адрес, их отводят домой, хоть бы они и бродили одни.
— Как бы не так! — возразил другой. — Мы ходим в таких лохмотьях, что нам не поверят, если мы и скажем свой адрес.
— Но ведь мы живем в этих домах.
— Они за дома не считаются. Говорят, будто пока на них закрывают глаза, но скоро снесут весь квартал.
— Ведь мы же взаправду дети. Отчего же с нами обращаются хуже, чем с собачонками?
Во двор вошла красноносая старуха тряпичница.
— Эй, детвора! — позвала она. — Вот для вас кое-что!