С совершенным почтением — честный, но обманутый человек».
Отправив это письмо и выждав, пока оно дойдет по адресу, аббат опустил в почтовый ящик и подложное письмо. Как он и ожидал, дьявольская затея увенчалась успехом: письмо было изъято и приобщено к прочим документам.
Оно должно было, разумеется, сыграть решающую роль. Снимая с основателей приюта всякую вину, это письмо губило тех, кто выступал с обвинениями.
Чтобы обеспечить благополучие всех богоугодных заведений такого же типа, требовалась суровая расправа с «клеветниками». Письмо, якобы написанное Кларой, давало эту возможность. Положительно, оно было перехвачено по воле провидения!
Дело о приюте должно было слушаться раньше, чем дело Бродара, следствие по которому затягивалось. Надо было продолжать розыски в связи с целым рядом преступлений, совершенных одним и тем же способом, начиная с убийства старика в каменоломне и кончая смертью Розы.
Тем временем вдова Микслен сообщила редакции «Уровня» о том, что дочь Пиньяров была гораздо моложе Розы. «Ого, дело усложняется!» — заметили досужие умы, прочитав эту заметку.
По общему мнению, до конца следствия было еще далеко; поэтому все очень удивились, узнав, что дело о приюте уже назначено к слушанию и что все свидетели вызваны. В числе прочих получили повестки художники, Филипп и его братья (они заявили, что желают дать показания), а также граф Моннуар и дядюшка Гийом.
Вопреки ожиданиям, суд происходил при открытых дверях. Благонамеренные газеты крупным шрифтом выделили это обстоятельство в своих отчетах, сопроводив весьма нелестными для левой прессы комментариями. Но и левая пресса не осталась в долгу, давая понять, что судебным властям нельзя верить; по всей вероятности, готовился какой-то подвох.
Так оно и было. Возвращаясь в Рим, аббат Гюбер сделал крюк, чтобы заехать в Эпиналь, и послал оттуда следующее письмо:
«Мадемуазель Кларе Марсель.
Париж, почтамт, до востребования.
Голубка!
Я все поджидаю весточки от тебя. Не случилось ли какой-нибудь неприятности? Старый Дарек и его дочь слишком простодушны для роли, которую мы им отвели; но следует надеяться на феноменальную глупость судей (ты писала об этом) и на то, что присяжные — простаки; они, конечно, растают перед твоими прелестями, и ты без труда их околпачишь. Что касается газет, то можно не сомневаться, что они будут служить нам так же хорошо, как и раньше. Пиши по-прежнему до востребования, в Эпиналь.
Любящий тебя А. Б.»
Никто не был забыт в этом коварном письме: ни судьи, ни присяжные, ни газеты… Аббат не сомневался, что его произведение возымеет действие.