— Даже если на бывшем кладбище и обнаружат другие останки, даже если и произошла ошибка — тем не менее доказано, что руководители приюта не могут отвечать за находки, сделанные там, где ранее в течение ряда лет производились погребения.
Присяжные удалились и вскоре вынесли оправдательный вердикт лицам, возглавлявшим приют Нотр-Дам де ла Бонгард. Клару Марсель и ее «сообщников» по требованию прокурора (он перечислил все, что им вменялось в вину) тут же взяли под стражу. Суд над ними должен был состояться через неделю.
Графа оставили в покое, может быть, из-за слов «этот старый хрыч Моннуар» в письме, написанном якобы Кларой, а может быть — благодаря его титулу.
— Вот что такое социальный вопрос! — сказал ему правнук, вспоминая о словах приемного отца. При мысли о том, что им, возможно, никогда больше не увидеть друг друга, мальчуган залился слезами.
Левая пресса подняла бурю, яро нападая на господствующий класс, духовенство и судебные власти. Писали, что судьи использовали ложные документы и непроверенные улики. На этот взрыв негодования против приговора, покаравшего не обвиняемых, а обвинителей, длился недолго: очередные судебные дела — их было так много! — заставили забыть об этом процессе.
По 364-й статье уголовного кодекса Клара, признанная виновной в лжесвидетельстве с корыстной целью, была приговорена к пяти годам каторжных работ, так же как и ее «сообщники» — Дарек-отец и Дарек-сын. Гутильду осудили на три года, Филиппа с братом — на два. Приговор в отношении их мог быть и более суровым: смягчающим обстоятельством сочли то, что подсудимых, возможно, ввели в заблуждение. Трусбана и Лаперсона приговорили лишь к месяцу тюрьмы и к штрафу в сто франков за статью в газете, признанную клеветнической. Вдову Микслен оправдали, поскольку безутешная мать действовала в порыве отчаяния.
Старый граф надеялся, что снова увидится с дядюшкой Гийомом, которого можно было обвинить лишь в дружбе с Керваном. Но полиция разыскала в архивах дело бывшего тряпичника. Он был сыном гильотинированного и несколько раз судился за бродяжничество; приговорить и его к году тюрьмы не составило большого труда.
Далеко в Вогезах старая мать Кервана ежедневно ходила в город за газетой. Надеясь, что истина восторжествует, она рассчитывала найти сообщение о том, что над новым приютом установлен надзор и его воспитанницам ничего не будет грозить. Каково же было ее изумление, когда она прочла о приговоре, вынесенном ее мужу, детям и Кларе! Она вернулась в пещеру, словно побитая собака, и с горя слегла. С трудом юные англичанки заставили ее рассказать, в чем дело; все трое долго и горько плакали.