Они проводили время в бездействии, вставали и ложились в положенные часы, ели нехотя и равнодушно смотрели на женщин, осужденных за бродяжничество, которых тюрьма Сен-Лазар каждое утро выбрасывает на мостовую, с тем чтобы на другой же день вновь принять в свое лоно. Куда же им деваться? Ведь они — без приюта, без работы, без хлеба! Они спят под открытым небом, умирают рядом с дохлыми собаками, одеты в лохмотья, испачканные грязью, в которой они ночуют. У одной нет юбки, у другой — рубашки, а так как невозможно тут же, на улице, привести себя в порядок, то насекомые кишат в рваной одежде, истлевающей на теле, ибо сменить ее не на что, и до того грязной, что сожители святого Лавра полчищами расползаются прочь в поисках более чистого жилища… Если несчастная женщина позволит себе вымыться у канавы, то прохожие вопят, что их стыдливость оскорблена… Но разве не оскорбляет все человечество, что множество людей живет в такой грязи?
Немало ужасных историй, которые могли бы пощекотать нервы пресыщенным богачам, передавались в Сен-Лазаре из уст в уста. Так, одна умирающая от голода была задержана за бродяжничество, вернее за то, что, проходя по бульвару, раза два присела на скамью. Она столько дней ничего не ела, что ее желудок превратился в пустой мешок. Несчастная шаталась как пьяная. Да, пьяная… от голода! Она умерла.
А матери! Они скитаются не в одиночку; а для двоих еще труднее найти пищу и кров. Если же мать попадает в тюрьму с ребенком старше трех лет, его отнимают: таков закон. Правда, в Сен-Лазаре есть отделение для кормящих. Там, как и повсюду, матери обожают своих младенцев. Но все равно, лишь только ребенку исполнится три года, его отдают в приют для подкидышей, в этот питомник будущих каторжников…
Кто виноват в этом? Какие зловещие силы натравливают людей друг на друга? В этой охоте одни — выслеживаемая дичь, другие — гончие; над гончими — псари, над псарями — хозяева… И так — испокон веков…
Однажды Анжела получила письмо, короткое и грустное. Несчастные девушки прочли его вместе:
«Моя дорогая Анжела! Моя дорогая Клара!
Прощайте! Наверно, и ваш конец не за горами. Обнимаю в последний раз вас и девочек.
Огюст».
Они были так потрясены, что даже не плакали. Но слова: «наверно, и ваш конец не за горами» — как-то успокоили их. Под тяжестью горя Клара теряла последние силы; Анжела жила мечтами о мести.
Как-то, несколько дней спустя, они молча сидели в своем отделении. Был обеденный перерыв; заключенные группами прохаживались взад и вперед, и до слуха подруг долетали обрывки разговоров.