Вдову Легоф терзали угрызения совести; она взяла Софи из больницы и заботливо ухаживала за нею, но смерть сестренки, конечно, не могла способствовать выздоровлению девочки, чахнувшей день ото дня; она долго не протянула.
* * *
Агата Руссеран и ее дочь стремилась к той же цели, что и Златокудрая, дядюшка Гийом и все бывшие с ними заодно, то есть пытались излечить гнойники одряхлевшего социального строя. Наивные женщины пытались подбить новыми подметками сапоги Робера Макэра[77], которые напяливают те, кто обманывает бедняков, суля улучшить их жизнь…
Конечно, старания Агаты и Валери ровно ни к чему не привели; обе они только тешили себя иллюзиями. Не большего добился и дядюшка Гийом, да и мщение Златокудрой было лишь булавочным уколом, нечувствительным для колосса, хотя он и прогнил с головы до ног.
Малыш был прав: горький опыт подсказывал бывшему беспризорному (как раньше Филиппу и его братьям), что наследники старого мира смогут вздохнуть полной грудью лишь тогда, когда его похоронят. Пока этого не сделают — нищета неизбежна, ибо построить прочное здание на развалинах невозможно. Пусть же каждый продолжает свое дело, и старый строй, подрытый и подточенный изнутри, как дерево — червями, вскоре рухнет. Так внезапно обрушилась в каледонской пустыне простоявшая много веков гора Ньяули, подняв огромное облако пыли, в котором птицы, сброшенные с веток, отчаянно махали крыльями…
Тяжела доля тех, кто добивается своей цели, если только у них нет глубокой веры, свойственной мученикам, либо привычки к горю, закаляющей сердца, словно сталь. Так закалила сердце и Златокудрая, и все же она страдала: есть люди, у которых раны не заживают. Подобно многим другим, Анжела примирилась со своим положением, как оно ни было ужасно: даже мерзкое лицо вдовы Марсель начало казаться ей приятным. Старая мегера потребовала, чтобы за оказываемое ею содействие обе женщины заранее признали ее права на все имущество, какое останется после их смерти. Бедная Анжела не решалась без позволения вдовы Марсель ни отнести гостинцев Кларе Буссони, ни отправить немного денег для Софи, угасавшей с каждым днем. Желтоглазая ведьма вела себя так, словно ей уже принадлежало все, чем владела Златокудрая. Случалось, она приводила ювелиров оценивать ее драгоценности или же отдавала их своей дочери. Но Анжелу и тетушку Микслен все это мало беспокоило, лишь бы старуха им помогала.
Осенью один молодой граф, содержавший Златокудрую, пожелал расписать фресками стены ее квартиры (он видел в доме призрения неимущих девушек такие фрески кисти Трусбана и Лаперсона). Чтобы преподнести любовнице этот роскошный подарок в виде сюрприза, он пригласил ее вместе с Катрин и вдовой Марсель пожить на его загородной вилле, пока ее квартиру отделывали заново.