— Ах, девушки так хрупки! — заметила тетушка Николь.
— О да! Хрупки, как весенние цветы, погибающие от заморозков! — подхватил де Мериа. — Вы вдова? — спросил он, желая переменить тему.
— Увы, сударь, после мая семьдесят первого года. Правда, мой муж ни в чем не был замешан; но он носил со времен осады мундир национального гвардейца, и к тому же один из его друзей, будучи ранен, укрывался у нас. Версальцы расстреляли обоих: и моего мужа и его. Я уцелела лишь потому, что у солдат не хватило патронов. Сколько тогда было убито несчастных людей!
— Какой ужас — эта гражданская война! — воскликнул граф. — И все потому, что народ не понимает неизбежности нужды…
— Ах, сударь, неужели нельзя сделать так, чтобы ее не было?
— Любезная, вы в этом ничего не смыслите.
— Это правда. Я — круглая невежда, мне пришлось много потрудиться на своем веку, тут уж было не до ученья! Но все-таки мне очень хотелось бы, чтобы настал день, когда никто не будет умирать от голода и нищеты…
— Такова воля божия. Его могущество и благость беспредельны.
— Но ведь тогда он легко мог бы устроить так, чтобы на земле не было зла?
Разговор принимал неприятный для графа оборот, и он снова направил его по другому руслу:
— Я еще раз приду сообщить вам о здоровье Софи, потому что детей у нас можно навещать лишь раз в две недели, в первое и третье воскресенье каждого месяца.
Он хотел избежать опасностей: Софи была еще не настолько одурманена снотворным снадобьем, чтобы позволить ей разговаривать с тетушкой Николь.
Через несколько дней де Мериа вновь отправился в переулок Лекюйе, но никого не застал дома. Подождав некоторое время, он ушел, оставив у соседки визитную карточку, а для Луизы — коробку засахаренного миндаля. В нее он положил еще одну двадцатифранковую монету.
Самец — добыча кошки.
Мертва и самка. Крошки
Дрожат. Как решето —
Гнездо их. Зябнут пташки.
Кто прилетит? Никто.
О, птенчики-бедняжки!
В. Гюго[19]
Пребывание Клары в больнице св. Анны и ее побег произошли как раз между первым и вторым визитами графа де Мериа к тетушке Николь.
Софи, подавленная стыдом (она была уже в таком возрасте, что понимала свое несчастье), пряталась от Эльмины, молча забивалась в угол и, сжавшись в комочек, дрожала от страха. В тот ужасный вечер она узнала в умалишенной девочке свою подругу, Розу Микслен, и бедняжка решила, что для попавших в приют спасения нет.
Несмотря на все свои старания, Эльмина не могла дознаться, много ли видела Софи: та молчала, пугалась всего и не переставала трепетать, как ягненок, запертый в одной клетке с тигром.