Карен чувствовала, как тревожно стучит в груди сердце. Хотя она мечтала о том, чтобы добраться до постели и провалиться в долгий и крепкий сон, внутреннее напряжение, охватившее ее после того как они обнаружили местонахождение ранчо Фаруэлла, не позволяло расслабиться. Ей вдруг пришло в голову, что она наверняка бывала там совсем маленькой, и пусть даже не могла помнить об этом, сейчас она была рада тому, что ей повезло хотя бы в том, что мать сумела увезти ее оттуда, вырвав из цепких объятий больного разума Патрика Фаруэлла. Пожалуй, этим и исчерпывался список благодеяний, которыми она была обязана Линвуд.
Впервые за все время Карен вдруг по-настоящему осознала тот факт, что Патрик Фаруэлл приходился ей биологическим отцом. Ее собственная плоть и кровь, насильник и садист, серийный убийца… Видимо, ей придется еще не один раз обсудить с Уэйном Рудником эту тошнотворную коллизию: природа против воспитания. И то, каким образом она сумела оказаться по нужную сторону закона, охотясь за мужчинами, подобными ее отцу, тогда как сам он двинулся в противоположном направлении, демонстрируя полное неуважение к ценности человеческой жизни. Сейчас Карен казалось, что она никогда не сможет свыкнуться с этой мыслью.
Погрузившись в мысленные психологические дебаты, Карен откинула голову на подголовник кресла и смежила веки. Ей показалось, что она задремала всего на мгновение, но, открыв глаза, увидела, что их машина стоит у тротуара напротив штаб-квартиры оперативной группы, а Робби осторожно трясет ее за плечо.
…Сейчас он здесь, вместе с одной из своих шлюх. Это та, которая ему нравится больше других. Я знаю об этом, потому что она часто бывает тут. Я начал строить планы несколько недель назад, начал думать о том, что могу сделать то, что делает и он, причем лучше него. Я даже начал предвкушать то, что мне предстоит. Но сейчас мне страшно. Я ведь никогда не делал этого раньше. Не то чтобы я не представлял себе, как и что следует сделать. Но что-то заставляет меня проявлять осторожность и сдерживаться. Но она здесь, лежит на кровати. В груди у меня щекочет, и я задыхаюсь.
Я должен сделать это! Я сделаю то, что он проделывает со мной. Вырублю его обрезком свинцовой трубы. Я купил ее недавно, в скобяной лавке Билли, когда шел домой с работы. Я готов. Я изобью сначала его, потом шлюху и уйду. И больше не вернусь сюда…
Он сидел за столом, тупо уставившись в мертвый экран компьютера, вспоминая то время, когда наконец оказался готов постоять за себя. Но в тот самый момент, когда он уже совсем было собрался действовать, явились полицейские и рели старого козла с собой. Они не заметили его, прячущегося в тайном убежище. Они защелкнули наручники на запястьях урода и ткнули его лицом в стену в нескольких футах от крошечного смотрового отверстия. Он еще успел подумать, что теперь-то они наверняка найдут его. Но им не было до него никакого дела. Они пришли только за старым ублюдком, почему – он так никогда и не узнал, потому что больше не видел его. Самое же главное заключалось в том, что теперь весь Дом принадлежал ему. Дом, ранчо, участок. Словом, все.