Растерявшись и занервничав, я не нашла ничего лучшего, чем по-дурацки брякнуть:
— Вот это да!
Мисс Сильвестр смерила меня холодным взглядом.
— Режиссер ждет вас, — бросила она и прошла мимо меня в помещение.
Рабочий, который держал под уздцы гнедую кобылу, заверил, что я появилась точно вовремя, однако босс предпочитает, чтобы все занятые в съемках были на месте за пять минут до срока. Только что был отснят крупный план, как мисс Сильвестр садится на лошадь, но у нее это получилось не очень убедительно.
— А если она не в духе, — мрачно пошутил рабочий, — то головы так и летят. И попомните мои слова, так оно и будет!
И словно в этот день я была способна отпускать только неуместные реплики, ответила:
— Надеюсь, что моя голова не пострадает.
Садясь в седло, я бросила взгляд на мистера Пембертона, который был в привычной одежде, состоящей из полосатой рубашки и джинсов; он показывал рукой оператором, чтобы те в отдалении заняли правильную позицию. Посмотрела я и на маму, что-то увлеченно рассказывающую миссис Меллор — та, специально приглашенная на съемку, нарядилась в ту же неизменную шляпку с моих крестин; рядом с ними стоял какой-то высокий мужчина, возможно и Робби.
В этом эпизоде мне предстояло сидеть в седле боком, что в моем пышном платье было не особенно удобно. К счастью, под ним не было корсета из китового уса, а то бы гнедая стала нервничать и плясать на месте. Когда вы растете рядом с лошадьми и проводите с ними много времени, то безошибочно чувствуется их настроение. И, едва только устроившись в седле, я почувствовала, что лошадь явно не в себе.
Ожидая, пока мистер Пембертон подойдет ко мне и объяснит порядок действий, я погладила лошадь по гладкой шелковистой шее и прошептала ей на ухо несколько ободряющих слов. Но, тем не менее я видела, как она напряжена и как подрагивают ее упругие мышцы.
Скорее всего, и она чувствовала, как я нервничаю. Не из-за предстоящей скачки, поскольку я знала, что даже в этом идиотском костюме справлюсь с задачей. Но меня смутила вся эта странная обстановка съемок — объективы камер и раструбы микрофонов нацелились на меня как дула пулеметов, вокруг сновали техники и бутафоры, безостановочно бегали девочки-гримерши, на меня оценивающе смотрела толпа каких-то людей.
Кроме того, на солнце было жарко. У меня вспотели ладони и пересохло в горле. Гнедой тоже было как-то не по себе. Она то и дело мотала головой, и я не могла понять причину — то ли из-за донимавших ее оводов, то ли она тоже волновалась. Затем одна из ассистенток режиссера обратила внимание, что отворот моей перчатки загнулся внутрь — наверно, когда я гладила лошадь, — и, когда его поправили, мистер Пембертон резко, словно я была школьницей, приказал: «А теперь сидите и не шевелитесь!»