Момент настал. Даже самый бывалый звездный бродяга не может сдержать дрожи при таком зрелище, как восход солнца, наблюдаемый из космоса. Восход же двух солнц — одно из чудес Галактики.
В полной темноте сверкнула ослепительно яркая точка света. Она начала расползаться в стороны, превращаясь в узкий полумесяц, и через несколько секунд показались два солнца: огненные светила, сжигающие белым пламенем черный край горизонта. Яркие цветные сполохи струились сквозь разреженную атмосферу.
— Пламя зари!… - прошептал Зафод. — Двойное солнце Сулианис и Рам!…
— Или какое-нибудь другое, — сказал Форд тихо.
— Я сказал, Сулианис и Рам! — упрямо сказал Зафод.
Солнца ярко светились среди космической бездны, а над мостиком плыла тихая заунывная музыка: это насмешливо напевал что-то Марвин, демонстрируя свою неприязнь к человеческим существам.
Глядя на открывшееся им зрелище, Форд испытывал будоражащее его волнение, но его волновало лишь то, что он видит незнакомую ему планету, и больше ничего. Его раздражало то, что Зафод пытается примешать к этому еще какую-то нелепую фантазию, чтобы набить себе цену. Вся эта чепуха о Магратее казалась ему ребячеством. Разве недостаточно просто любоваться прекрасным садом, и не воображать при этом, что там водятся феи?
Артур ничего не понял в разговорах о Магаратее. Он подобрался к Триллиан и спросил ее, что же происходит.
— Я знаю только то, что мне рассказал Зафод, — прошептала она. — Кажется, Магратея — это какая-то древняя легенда, в которую никто всерьез не верит. Что-то вроде земной Атлантиды, но только на Магратее якобы делали планеты.
Артур, моргнув, посмотрел на экраны, и вдруг почувствовал, что ему чего-то не хватает. Потом он понял, чего.
— А на этом корабле есть чай? — спросил он.
Планета все больше открывалась им по мере того, как «Золотое Сердце» двигался по орбите. Вся пиротехника рассвета осталась позади, солнца были теперь высоко в черном небе, и поверхность планеты оказалась при свете дня пустынной и мрачной. Серая, пыльная, имеющая какие-то расплывчатые контуры, она выглядела мертвой и холодной, как склеп. Время от времени на горизонте возникало что-то обещающее — расселины, горы, может быть, даже города — но, когда они приближались, очертания таяли, и там ничего не оказывалось. Поверхность планеты была истерта временем и медленным движением разреженного воздуха, ползшими над ней столетие за столетием.
Было ясно, что она очень, очень стара.
Сомнение овладело Фордом, когда он смотрел на серый ландшафт, плывший под ними. Неизмеримость времени тревожила его, он физически ощущал ее. Он прочистил горло.