— Еще раз так меня назовешь, и я тебе зубы пересчитаю!
— Давай, Толстяк… попробуй, — не задумываясь, ответил Уэнд.
О’Коннор отер со лба пот, вылез из машины. Он был на восемь дюймов выше Уэнда и в три раза тяжелее него. Сложив свои толстые пальцы в огромный кулак, Коллон тихо произнес:
— Сержант, если ты его ударишь, я тебе отвечу.
О’Коннор взглянул на высоченного Коллона: сложение как у чемпиона-тяжеловеса, молод, силен.
— Вас обоих ждут неприятности, — проревел О’Коннор. — Ладно, возвращаемся в участок. Я напишу на вас жалобу.
— Отлично. Шефу это понравится, — отозвался Уэнд. — Мы оказались в единственном месте, где могут прятаться налетчики, а ты, как трусливый заяц, бежишь и грозишь написать на нас жалобу. Давай, сержант, если тебе так хочется, возвращаемся в участок, но я тебе гарантирую, что пенсии тебе не видать как своих ушей.
О’Коннор зыркнул на него, подумал, нехорошо выругался.
— Вот погодите, вернемся в участок…
— Ты будешь проверять дом, или мы возвращаемся? — спросил Уэнд.
О’Коннор снова постоял, но понял, что выхода у него не было. Бормоча что-то сквозь зубы, он медленно побрел по песку, пока не увидел одиноко стоящий дом, и замер на месте. Только теперь сержант понял, что имели в виду эти два молокососа: в таком уединенном месте и в самом деле могли скрываться разыскиваемые преступники. Он не мог оторвать взгляда от света, льющегося сквозь штору окна; по его оплывшему лицу струился пот.
— Ты идешь, сержант? — вежливо осведомился Уэнд. — Или мы всю ночь будем здесь стоять?
О’Коннор обернулся.
— Идите вперед. Я вас прикрою, — сказал он.
— Мы не пойдем, сержант. Ты иди вперед. А мы тебя прикроем, — ответил Уэнд.
— Думаете, они там? — нерешительно спросил О’Коннор.
— Вот и проверь, сержант.
О’Коннор медленно побрел вперед. Его толстые ноги сковывала дрожь. Двое шли следом. Он подошел к деревянной калитке, за которой начиналась небольшая дорожка, ведущая к дому. Здесь он остановился.
— Я зайду сзади, — сказал Коллон и шагнул в темноту.
Когда он скрылся, О’Коннор произнес:
— Слушай, Сэм, я старый человек. Иди вперед. Клянусь, я тебя прикрою.
— Нет, сержант. Я еще молод. У меня вся жизнь впереди. А тебе, может, дадут медаль.
О’Коннор повернулся к нему, лиловый от злости:
— Слушай, ты, сопляк, я устрою так, что ты кончишь жизнь в нищете! Это неподчинение приказу. Слышишь? Иди… и стучись!
— Лучше жить в нищете, чем быть убитым, — ответил Уэнд. — Так что стучись ты. Я стучался уже в сотни дверей. Попробуй, каково это, сержант.
И тут дверь открылась, и в лунную ночь вышла девушка. Ее силуэт был виден на фоне света, падавшего из коридора. На ней было короткое белое платьице, сквозь которое просвечивали ноги.