Тварь все всхлипывал, и Конфетка обнимала его, гладила по шершавой шее. Потом он обхватил руками ее бедра и вцепился в нее, словно утопающий в спасательный круг. Вновь и вновь жалобно повторяя «Элизабет! Элизабет!», он усадил Конфетку на колени, лицом к себе, и она еще крепче обняла его.
Сильные руки Твари стиснули ее с такой силой, словно он никак не мог насытиться этими объятиями. Будто твердо решил никогда больше не отпускать ее. Она нужна ему, да, нужна! Она станет его новой Элизабет, той, которая не погибнет у него на глазах.
Ладони Твари уже вовсю хозяйничали под бархатным подолом ее платья. Повинуясь порыву, Конфетка запустила руки под кольчужный жилет — и обнаружила, что спина, плечи и грудь Твари так же густо покрыты сетью шрамов. Казалось, эти бесчисленные жаркие борозды вздымаются и пульсируют как живые, словно просят у нее прохлады и покоя, молят даровать облегчение. Пальцы Конфетки идеально совпадали по размерам с ранами Твари, как будто она была создана для того, чтобы исцелить его.
Она водила пальцем по шрамам, которые исчертили его лицо и лоб, по соединявшим их желобкам — паутине на теле Твари, которая отныне навеки сплела их друг с другом. Губы их слились.
Когда Тварь проник в нее, Конфетка ойкнула и попыталась переменить позу.
— Эй, ты делаешь мне больно! Притормози, а?
Вместо ответа, он лишь сильнее стиснул ее. Конфетка пыталась оторвать его руки от своей талии, но безуспешно. Она упиралась руками в его грудь, извивалась, стараясь вырваться из стальных объятий, но Тварь был слишком силен и неукротим. Конфетка завизжала, бессильно молотя кулачками по его плечам. Боль стала уже нестерпимой, но он и не подумал ослабить напор, точно врос в нее.
Все это время перед глазами Конфетки маячило его лицо — такое огромное, такое отчаянно влекущее и безнадежно изуродованное. Дрожащим пальцем она провела по шраму, рассекавшему его щеку, пытаясь хоть этим прикосновением достучаться до него. И она нашла отклик, только совсем не такой, как хотела, — Тварь с силой, одним рывком насадил ее на себя и вошел в нее целиком.
Конфетке почудилось, что в нее воткнули необычайно острый нож. Казалось, он сейчас разорвет ее пополам. Она закричала. В мозгу точно взорвалась ослепительная вспышка.
Тяжелая ладонь Твари поползла вверх по ее груди, удушающей лаской обхватила горло. Она царапала ногтями эти стальные пальцы, но их хватка становилась лишь неумолимее. И при этом из блеклых глаз Твари текли слезы. Шрамы на лбу и щеках его дрожали и колыхались как живые, лицо исказилось. Черные губы скривились. Конфетка не могла, не хотела верить своим глазам — Тварь улыбался.